От весны до осени, или Повесть про девочку

Я понимала, что папе и маме не очень нравится наша дружба с Германией. Я слышала, как они называли Гитлера Главарем фашистов. Еще раньше слышала, до войны. И сейчас в школе я вспомнила, что и генерал Франко, который разгромил Испанскую республику, и он фашист! И удивилась я самой себе: как это я не думала раньше про Гитлера и Франко одинаково? Ведь уже знала! Надо было спросить, как это получается: знаешь, а не думаешь? Анфиса Петровна да и все говорят, что Гитлер притворился союзником… Притворялся-то притворялся, а люди давно говорили…

Нет, пожалуй, не скажешь, что не ждали войну. Ждали. Говорили про нее.

Анфиса Петровна потом про нас заговорила. Мы уже перешли в третий класс, уже вон как выросли, и мы должны помочь совхозу.

— Слышали, наверно, от родителей, как много рабочих ушло на фронт, сколько тракторов мобилизовано, сколько коней.

Кто-то засмеялся:

— Трактора мобилизованы?

— Че смеешься?! — погрозил Вазых, у него два брата-тракториста уже ушли на войну. — Трактора и на войне нужны! Они, знаешь, боеприпасы подвозят и все такое, если дороги нет!

— Правильно, Вазых, — как на уроке, сказала учительница.

Все это почувствовали и засмеялись.

— Садись, «отлично», — тонким голоском пропела Зульфия. Она на пасеке жила — и не знала бы, что нас собирают, но как раз сегодня пришла в совхоз в магазин за покупками.

— Ну, ладно, ребята, — продолжала учительница, — я это все к тому говорю, что там, где нам по силам, мы должны заменить фронтовиков. Я узнавала в дирекции, и нас попросили пока, до уборки, заготавливать веники на корм скоту. Липовые веники. У кого есть серпы, поднимите руки.

Руки подняли все.

— Очень хорошо. Мы так сделаем. Сегодня кто-нибудь сходит к октябрьским и матвеевским ребятам и передаст им, что мы решили. Пусть они там у себя тоже этим займутся. Для Октябрьской фермы веточный корм тоже нужен. А послезавтра начнем.

— Я схожу! — выкрикнула я, едва дождавшись, когда учительница кончит. Это же здорово, сходить к Тане, да еще, может, с ночевкой!

Мне разрешили.

Полдороги нам с Зульфией было по пути, и мы пошли с ней вместе. Но сначала зашли к нам, сказать дома. А дома бабуся непреклонно заявила:

— Сначала настриги мне два ведра крапивы, чтобы до завтра хватило поросенку.

Ух эта крапива! Вечно она мне мешает жить! Становится поперек дороги.

Зульфия не заплакала

В тот раз меня выручила Зульфия. В четыре руки мы с ней быстро справились. Но после крапивы бабуся усадила нас обедать. И вышли мы уже часа в три.

Дорога на Октябрьский поселок была больше всего мне известна и больше всего любима. И летом и зимой хожено по ней пешком и езжено на лошади и на лыжах.

Дорога по грибы и по ягоды, главная дорога «по лес». Она была еще тем хороша, что на своем пути к лесу пересекала две межи.

Поэтому и идти по ней было споро: сначала вон до той межи, потом до второй, где росла высокая прямая береза, а там уже и лес.

Когда мы ходили с бабусей, то всегда на каждой меже отдыхали, рвали цветы, перебирали грибы.

Сейчас мы с Зульфией идем быстро, нам отдыхать ни к чему. Зульфия у нас самая маленькая ростом, а ходит, и говорит, и все делает очень напористо, и ручки ее маленькие с растопыренными пальчиками на зависть ухватистые! Ягоды она собирает быстрее всех, задачи решает тоже. И мне кажется, что даже когда она пишет и держит ручку, то и тогда у нее пальчики растопыренные.

Сейчас идет рядом своей особой птичьей походкой, при каждом шаге словно подпрыгивает слегка. С вызовом шагает, и подбородок вверх, и черные, блестящие небольшие глазки твердо смотрят вперед, и выражение их сейчас, когда она так вот шагает, — стремительность.

Мы идем и поем, чтоб было еще легче идти:

…Если завтра война,
Если завтра в поход,
Если темные силы нагрянут…

И с особым чувством, с убеждением поем мы:

И на вражьей земле
Мы врага разобьем
Малой кровью —
Могучим ударом!

Скоро вошли мы в прохладный лес и свернули с дороги на тропинку. Ох, и приятно ногам, сухим, пропыленным на горячей полевой дороге, пройтись по чуть сырой тропке, упругой и гладкой, как черная тугая резина. Она проходит по низкому месту и потому слегка пружинит, поддается под пятой. Натруженные на жесткой дороге ноги отдыхают здесь.

Но тропа скоро кончилась. И с Зульфией нам пора расставаться. А не хочется. Зульфия придумала:

— Давай зайдем к нам. Я продукты оставлю, у мамы спрошусь и тебя провожу. — И добавила, чтоб меня соблазнить: — У нас свежий мед. Вчера качали.

— Я бы и без меду зашла, Зульфия! Ну, а с медом, конечно, лучше!

Подходя к дому Зульфии — а он стоял на отшибе от главного пасечного центра — услышали мы какие-то странные звуки, будто смех, будто хохот: «И-и-ых!» — тоненько и горлом, низко: «Ах-ах-ха-а!» Но почему-то стало страшновато от этого смеха.

— Кто это? — тревожно спросила Зульфия. — Мама не так смеется.

Но она не успела договорить, как обе мы поняли: это не смех, это плач.

Зульфия побежала в дом, а мне почему-то совестно было зайти.