От весны до осени, или Повесть про девочку

Я нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу, жду, когда бабушка кончит, и бегу к себе, захватив лампу. Пока высыпаю всю грязь из варежки на газету. Да, теперь ото просто грязь, никакой красоты! Но я не унываю. Вон они, беленькие песчинки, с острыми глазами блеска…

Я отбираю их по одной на край газеты, спичкой передвигаю между крупными бурыми и серыми зернами «простого» песка.

Придет папа, покажу, ничего не говоря, чтоб не спугнуть. Эх, жалко, не знаю я сама ничего, обо всем приходится спрашивать взрослых! Умела бы вот отличать золотой песок, и не сказала бы никому. Может, и сказала бы, зато уж наверняка: вот, мол, в нашем ключе обнаружено золото! И все. Теперь спросишь, да еще высмеют.

Мама с папой идут! Слышу их разговор. Быстро прикрываю газетой грязь, беленький песок заворачиваю в клочок бумаги. Бегу.

Пока они не поели, лучше не спрашивать. Набраться терпения. Из разговора понимаю, что после ужина опять уйдут, — собрание сегодня.

Когда папа вымыл руки и сел за стол, я развернула перед ним бумажку.

— Пап, посмотри, что есть!

— Хм, кварцевый песочек! Где это ты достала зимой?

— А что такое «кварцевый»? Драгоценный?

— Да нет, не драгоценный, но нужный. Из него стекло делают.

— Пап! А вот смотри, видишь, тут блестит сбоку? Это что? Это не золото?

— Да нет, дочка, не золото! Кварцевые зерна и блестят… Да взяла-то еде?

— На ключе, — говорю со вздохом. — А чтоб стекло сделать, его надо много?

— Много! Песок плавят в больших печах. Надо, чтоб печи работали непрерывно, не остывая. Песком надо их кормить без передышки, чтоб все время кипело.

— Наверное, у нас не хватит, — сказала я с печалью. — Его, знаешь, там, в ключе, чуть посыпано. Я по крупинке собирала. Может, в горе есть… Вот если бы золото…

— А что это ты, золотоискателем себя почувствовала?

Ну, вот оно, начинается! И я отвечаю, как только могу, независимо:

— Просто захотела узнать, что за песок. А ты уж сразу смеяться. — Тормошу я его голову. Папа похлопывает меня по рукам.

— Ну, беги, беги — нам с мамой торопиться надо. — Мы сейчас быстренько перекусим.

— Дашутка! — уже из-за стола говорит мама. — К тебе сейчас Асю приведут. Имановы (это Асины родители) тоже будут на собрании, она у нас посидит. Поиграйте с ней. Но только тихо, когда Толя заснет.

Ася придет — вот удача! Я думала, что мы с бабусей опять весь вечер одни будем. А тут Ася! Я потому так радуюсь, что играть вечером, да еще поздним, не то что днем!

Хабиасы

Толя уже уснул, когда привели Асю. У меня все готово. Я отодвинула от печки стулья, где недавно сидела, и бросила полушубок прямо на пол. А стулья поставила с боков и набросила сверху все тот же мамин халат. Получился очень уютный дом. Таинственный, потому что комната по-прежнему освещалась лишь светлым потолком. В столовой у лампы читала бабуся.

Ася даже рот открыла, увидев такой прекрасный дом. Она уселась рядом со мной и, с надеждой глядя мне в лицо, спросила шепотом: «Как иглать будем?» Асе скоро будет семь лет, но букву «р» она не выговаривает. У Аси очень серьезный вид, и редко улыбается ее круглощекое, румяное лицо, а темно-серые глаза даже какие-то грустные.

Ася ловит каждое мое слово и очень любит играть со мной. У нас с ней не кончается длинная игра, и главная игрушка в ней ее четырехлетний брат Алик. Мы с ним разыгрываем разные истории. Но сегодня Алика нет.

— Нет, Ась, — сказала я. — Сегодня играть нельзя: Толька спит. Я расскажу тебе сказку.

Сказкой я хотела испытать Асю. Была у меня такая одна сказка. Очень страшная. Правда, не все ей поддавались. Вот на Шуру Омелину она не действовала. Наверное, потому, что Шура сразу понимала: что бывает, а чего не бывает.

А Аська, она верила.

Сказка была про хабиасов. Ее мне папа рассказывал. «Хабиасы кто такие? — переспрашивал он меня. — Ну, как тебе сказать? Это такие сказочные животные, вроде крыс. И ходили они на задних лапах, и говорили они по-человечьи. А на животе у них сумка, как у кенгуру.

Это сказочные животные, — повторял папа, следя, как у меня расширяются глаза. — Их нет совсем».

Конечно, огромные крысы — это страшно. Но сказка-то была больше не про них, а про злого старика, собачку Фунтика и добрую девочку Машу.

— В одном лесу, — говорила я, стараясь подражать папе, — в старой избушке жили да были старик со старушкой и девочкой Машей.

А под крыльцом у них жила собачка Фунтик. И вот однажды темной ночью подошли к избушке хабиасы. Подошли и запели: «Войдем, войдем в избушку, съедим старика со старушкой! Девочку Машу в мешок посадим, в наши глубокие норы утащим».

Фунтик проснулся, услыхав, как поют хабиасы. Услыхал и залаял: «Тяв-тяв-тяв». Хабиасы испугались и убежали.

Старик не слыхал хабиасов, зато проснулся от собачьего лая.

«Вот противная собачонка! — заворчал он на печке. — Разбудила меня, пустолайка. Завтра же отрублю ей хвост».

Утром, как Маша ни молила, как старика ни просила, отрубил старик Фунтику хвост. Заскулил, заплакал Фунтик и уполз к себе под крыльцо.

А Маша травками ему хвост лечила.