Отблески солнца на остром клинке

— То есть все те чудовищные смерти невинных — не игры во всемогущество? — Тшера повернулась к нему, и лица их оказались так близко, что едва не соприкоснулись носами. — На что ещё ты готов пойти?

— Необходимые жертвы. Если бы я мог избежать их, уж поверь, избежал бы. Но эти смерти послужат великому благу, став первой ступенью на пути к золотому веку Гриалии. Их не так уж и много в сравнении с тем, сколько людей живут в стране. Или даже с тем, скольких убили Превоплощением.

Тшера отвернулась. Вегдаш не отстранился.

— Ты примешь это, Тшера. Рано или поздно. И примиришься с моей фигурой за церосовым престолом. Потому что уже сейчас в глубине сердца понимаешь: этот вариант лучший.

«Меньшее из зол».

Вегдаш ушёл, а она закурила и, погружённая в свои мысли, выкурила не одну трубку.

Несколько лет назад она потеряла всё: путь, место, дело. И руки её пусты до сих пор, но вот появляется Вегдаш и предлагает то, о чём не приходилось даже мечтать, то, что обрести вновь не представлялось возможным. До сегодняшнего дня. Союзы заключаются и ради меньшего! Пусть с сангиром разбирается кто-то другой, если захочет, а она отойдёт в сторону, позволив случиться тому, что случится. Она получит то, о чём не приходилось даже мечтать, — нужно лишь отойти в сторону и позволить…

Сквозь дым, вившийся над её головой, проступали очертания пути, ведущего уж не в очередную деревню, вслед за надеждой на разовый заработок и ночлег.

Нужно лишь позволить…

«Как когда-то Вассалы позволили своему наставнику убить цероса?»

И казалось, что в её руках что-то крошится и рассыпается в мелкий песок, и ускользает, и невозвратно уносится по ветру, оставляя ей лишь тонкие серебряные нити, которые отдают в груди переливчато звенящей на ветру болью и норовят вот-вот лопнуть, иссекая её в кровь.

Возвращаясь в отведённую для неё комнату, Тшера остановилась у соседней двери. Поздний вечер перетёк в ночь; Верд наверняка уж вернулся от Найрима и теперь спал. Рука сама легла на дверную ручку и толкнула её. В комнате царил голубоватый лунный свет, льющийся в узкое окно — и только. Тшера прошла по его узкой полосе, пересекающей каменный пол, присела на край кровати, провела ладонью по нетронутой прохладе свежей простыни.

«Интересно, тот, кто здесь обстирывает и кухарит, знает ли, что служит церосу по крови и… сангиру-убийце? Впрочем, убийцы здесь мы все, и даже маленький Найрим если ещё не стал им, то станет».

Она откинулась на кровать, уставилась в теряющийся в темноте высокий потолок.

«А когда станет — будет ли терзаться за каждого, подобно Верду? Может, и правда лучше, когда такие решения принимает кто-то другой? Когда всё необходимое зло за тебя будет творить сангир…»

И сама не заметила, как задремала. Проснулась, почувствовав, как кто-то сел рядом. От него пахло морской водой, и лунной ночью, и прохладным ветром. Верд. И непослушная со сна улыбка наползла на губы раньше, чем Тшера успела её перехватить, раньше даже, чем успела открыть глаза.

Верд смотрел на неё, присев на край кровати. Лунный свет, протянувшийся полосой через всю комнату от окна до двери, захватив изножье кровати, очертил серебром Вердово плечо с закинутой на него туникой и штрихом рваного шрама, упрямую линию скулы, мокрую после купания прядь.

— Расскажи о мальчике, — попросила Тшера, приподнявшись на локте.

— Он немногим разговорчивее, чем был за обедом.

Верд прилёг на кровать, подперев висок кулаком, и их лица оказались напротив. В таком положении лунный свет уже не освещал его руку, но теперь Тшера видела его глаза — близко-близко, а запах ночного океана стал ещё ощутимей.

— Он серьёзен. И молитвенен.

Она изогнула бровь.

— Его дед строго следовал заветам Первовечного, — вполголоса продолжал Верд. — Он с самого детства учил Найрима молитве, основам религии и тем наукам, которые знал сам. Научил, надо сказать, хорошо, и мальчик продолжает совершенствоваться.

— Значит, одной заботой тебе меньше.

— Пожалуй, самой главной, — улыбнулся Верд. — Ведь закладывать фундамент в четырнадцать лет уже непросто. Тем более когда время не терпит. Но Найрима с младенчества наставляли в правильных взглядах, а боевые умения мы подправим. Точнее — воспитаем. Пока он в этом вопросе мало на что годится, но старателен и талантлив.

— А его «правильные взгляды» не помешают ему пойти против главного религиозного ритуала? Или поможет то, что он — амарган?

Верд помолчал, но не задумавшись, а будто что-то вспомнив.

— Знаешь, он сказал мне одну вещь. Ту, о которой я и сам когда-то думал. Ритуал Превоплощения не был ни установлен, ни завещан Первовечным. Его ввёл Маурум.

— А человеку свойственно ошибаться…

— Он мог быть прав… на тот момент. Но минули столетия. Отмена ритуала не нарушит Светлый завет, оставленный нам самим Первовечным как главное мерило нашим поступкам.

— Значит, он согласен с тем, что нужно попробовать? Или просто научен сангиром?

— Он убеждён в этом столь же глубоко, сколь глубоко верует в Первовечного.

Тшера грустно улыбнулась.