Отблески солнца на остром клинке

«Стоит переступить эту черту, и у меня не хватит воли не свернуть со своего пути. Тогда, чего доброго, свернёшь со своего и ты. Но мы — те, кто мы есть, и не сможем стать иными даже друг для друга. Сможем только друг друга погубить… Когда твоё предназначение больше тебя самого, оно требует всю твою жизнь и всего тебя — без остатка».

Тшера неглубоко вздохнула, отступая от двери, и повернула в противоположную от соседней комнаты сторону. В груди стало как будто просторней — задышалось ровнее, хоть каждый вздох всё ещё отдавал под рёбрами болью.

«Как узнать, что поступил верно?»

«Если поступил верно — становится легче. Даже если сам выбор причиняет тебе боль».

…И отец в её голове отвечал голосом Верда.

Дышать стало легче, но спать всё равно не хотелось. Какое-то время она блуждала тёмными коридорами, и лишь мерный шум океана за стенами башни сопровождал её в этой унылой прогулке. Но вдруг из-за двери чуть дальше по коридору раздался звук — оглушительный в вязкой тишине грохот, а следом послышалось что-то сродни булькающему сипению.

Она ворвалась в комнату раньше, чем успела подумать, надо ли ей влезать в чужие дела. В окно напротив двери светила луна, посреди комнаты раскачивался, конвульсивно подёргиваясь, чей-то силуэт, под его ногами валялся перевёрнутый стул. Мгновение — и Йамаран пролетел над его головой, рассекая верёвку, обвязанную одним концом вокруг балки, а другим — вокруг шеи Тарагата. Купец кулем рухнул на пол, засипел, закашлялся, сдирая с себя верёвку. Умирать он передумал сразу, как шагнул вниз со стула: Тшера даже в темноте видела полосы на его шее, оставленные ногтями в попытке ослабить сжимающую горло петлю.

Лёжа на полу, купец судорожно и шумно глотал ртом воздух, давился им и хрипел. В уголке его рта в лунном свете блестела влажная дорожка, теряющаяся в бороде, чёрная подводка под глазами размазалась и текла по щекам, руки тряслись, словно у пропойцы, и скрюченные пальцы терзали кафтан на груди, будто хотели процарапать меж рёбер отверстие для воздуха — чтобы легче стало дышать. Он содрогался всем телом и, кажется, плакал, но отличить рыдания от кашля было сложно. Присевшая над ним на корточки Тшера отвела взгляд: смотреть на него в таком виде казалось стыдным, но и просто уйти она сейчас тоже не могла.

— Ну и полоумок же ты, Тарагат! — тихо сказала, когда купец немного отдышался и перестал всхлипывать.

Он приподнялся на локте, отполз к стене, обессиленно привалившись к ней спиной, прикрыл глаза. Тшера поднялась на ноги, ещё раз окинула его взглядом и, решив, что больше ничем ему не поможет, пошла прочь, но Тарагат окликнул её: сипло, едва слышно — и вновь закашлялся. Она оглянулась, постояла в дверях, дожидаясь, пока тот сможет говорить. Так и не дождавшись, села рядом с ним, прислонившись спиной к стене, положив локти на согнутые колени. Она смотрела перед собой, но боковым зрением видела, что и Тарагат на неё не смотрит — опускает взгляд.

«Зачем же тогда позвал?»

Заговорил он спустя несколько долгих мгновений. И почти сразу же, как заговорил, — вновь заплакал.

— Они снятся мне, — разобрала Тшера среди сдавленных всхлипов. — Каждую ночь снятся! Стоят вокруг, не шелохнувшись, и смотрят: кто со снятой кожей, кто переломанный весь, кто с выдавленными глазами — и взгляд их пустых глазниц ещё страшнее, чем тех, у кого глаза зрячи. Стоят и смотрят, и не шевелятся… Лишь обезглавленные иной раз качают оторванными головами — порицают.

Тарагат закрыл лицо руками и надолго замолчал.

«А ты думал — одобрять будут?»

— А теперь и по коридорам за мной ходят, — едва слышно проговорил из-под ладоней. — И сейчас придут, как только ты выйдешь, оставив меня одного. Все придут. Все, кого я убил.

— Сангир убил, — нехотя ответила Тшера, но Тарагат лишь покачал головой, отняв руки от лица.

— Я бы мог догадаться раньше. Да я и догадывался… Вот только верить в это не хотел, глаза на очевидное закрывал, а потом ещё и удостовериться решил. Там, на тракте. Не в том, что действительно отношение к этому имею. До последнего себя убеждал, что всё это — череда совпадений, что разобью ту колбу — и ничего не произойдёт… — Он вздохнул, прерывисто и шумно. — Когда медведь тот… я… Я ведь за Вердом вам на помощь бросился…

Тшера повернула к нему лицо, но он по-прежнему смотрел на свои нервные пальцы, то до хруста переплетающиеся в замок, то расплетающиеся обратно.

— Дешрайят заступил дорогу и приставил скимитар к горлу Сата: «Вмешаешься — мальчишке конец». Сангир знал, что Сат мне дорог. И Дешрайят не пощадил бы мальчика. А у вас… у вас была хоть какая-то надежда выжить… Теперь на моей совести на две смерти больше…

— На три, — бесцветно сказала Тшера, и Тарагат наконец посмотрел на неё. — Ещё Мьёр, Йамаран, — пояснила она.

Тарагат кивнул так, будто принял это как довесок к собственному приговору, и уронил голову на грудь.