Отблески солнца на остром клинке

— У зала для торжеств всегда дежурит человек. Через него передают нужду, с которой к Астервейгу пожаловали, а он решает, принимать или нет. В зал через заднюю дверь из своего кабинета входит. Но в кабинет никого почти не допускает. Теперь так заведено.

— Потому что в кабинет телохранителей столько не помещается, — пробурчал второй Вассал, и Тшера хищно усмехнулась, подметив и то, что церосом они Астервейга не называют.

И правда: у дверей зала сидел, задрёмывая со скуки, мальчишка. Один из Вассалов протянул ему заранее подготовленную бумагу, и тот понёс её церосу, велев им ожидать.

Спустя время, мальчишка распахнул двери изнутри зала, с поклоном пригласил их входить и затворил за ними, оставшись снаружи. Тшера не бывала здесь с ночи смерти Найрима.

«И вернулась в ночь смерти узурпатора… Становится традицией».

Вассалы втащили её гораздо грубее, чем вели по коридорам, но больше делали вид, чем причиняли боль.

«И даже синяков не останется, только тот, от Вегдаша».

Те, которые держали Тшеру, оказавшись в центре зала, замерли истуканами. Те, что шли следом, опустились на одно колено, склонив головы, и Тшера подивилась новым порядкам. Найрим не одобрял коленопреклонение вне ритуальных таинств. На небольшом, в одну ступеньку, возвышении, на месте цероса восседал Астервейг: седой почти полностью, но спина прямая, лик холоден и грозен, руки в обманчивой расслабленности покоятся на широких подлокотниках, на пальце посверкивает церосов перстень. Узнав в пленнице Тшеру, он прибег ко всему своему самообладанию, дабы сохранить невозмутимость, и она это заметила.

«Вот только не пойму: испугался или обрадовался?»

Она криво усмехнулась ему одним уголком разбитых губ, вложив во взгляд всё возможное презрение.

— Шера-а-ай! — протянул он, и голос его слегка дрогнул.

«Звучит уж не такой холодной сталью, как я его помню. Скорее — дребезжит».

— Это действительно ты!

Он поднялся с кресла и неспешно пошёл к ней, знаком приказав своим телохранителям — четырём молодым Вассалам, стоявшим по обе стороны его кресла, — оставаться на месте.

— Шерай…

Он остановился в шаге от неё, улыбаясь с фальшивой ласковостью. Тшера надеялась, что так и будет: он не усидит на своём месте и подойдёт к ней, ведь он так любит ощущать свою власть над человеком, слышать, как сбивается у того дыхание и сердечный ритм, видеть, как тот отводит глаза, а на лбу проступает нервная испарина.

«Вот только со мной это давно уж не работает».

— Ты постарел, Астервейг. Что, жизнь предателя и убийцы нехороша?

Он усмехнулся, но вышло натянуто.

— Тебе виднее, Шерай, тебе виднее… Однако ты подорожала. Знаешь, сколько золотых я назначил за то, чтобы ты оказалась передо мной? Раньше, в прежней своей, допредательской, жизни, сама прибегала, и бесплатно… Как же давно мы не виделись, мой лучший Вассал!

Он протянул руку, желая стереть с её подбородка кровь, Тшера вскинула голову, избегая прикосновения.

— Чтобы мне вовеки не видеть тебя, Астервейг! — выплюнула она условленную фразу.

А дальше всё произошло единовременно: пальцы Вассалов на её запястьях разжались и метнули вперёд, в двоих Астервейговых телохранителей, ножи — по паре на каждого — отточенным движением скользнувшие в руки из рукавов плащ-мантий.

В тот же миг двое коленопреклонённых Вассалов выхватили ножи из-за голенищ, метнули их в двоих оставшихся охранников. Ни один из ножей ещё не успел достигнуть цели, как Астервейг, не меняясь в лице, выхватил свои Йамараны — тем же молниеносным, едва уловимым движением, каким выхватил их, чтобы обезглавить Найрима.

Но их лезвия не успели коснуться ни Тшеры, ни стоящих рядом с ней Вассалов: Тшера ждала этого и оказалась быстрей. Коротко, снизу вверх, накрест взмахнула руками, выпуская из рукавов клинки, и Йамараны Астервейга звякнули о каменный пол, упав вместе с его отсечёнными ладонями. Он не успел осознать случившееся и остановить бесполезное теперь движение, и вместо его клинков по шеям Вассалов и лицу Тшеры полоснула хлынувшая из обрубков чёрная кровь.

В эту же секунду кровь брызнула и за спиной Астервейга: брошенные ножи вонзились в шеи и глаза телохранителей. Один из них оказался проворней прочих и успел увернуться — ножи рассекли воздух рядом с его головой.

Асстервейг не сразу понял, что на Вассалах, приведших Тшеру, его кровь, а не их. Обнаружив, что не чувствует пальцев, вытаращился на свои культи, нашарил ошалевшим взглядом валявшиеся на полу кисти, всё ещё сжимающие Йамараны, и взревел — боль наконец настигла его.

Тшера свалила его ударом ноги под дых, и в открывшемся пространстве увидела летящего в прыжке телохранителя, замахнувшегося на неё Йамаранами. Она — дезертир, от неё клятва Йамараны не отведёт, а уйти от удара она уже не успеет. Но в последний миг её оттолкнул, сбив с ног мощным плечом, тот из Вассалов, чей голос был ей знаком — и принял на свои клинки последнего телохранителя, чьи Йамараны лишь отсекли по клочку с каждой стороны от плащ-мантии Вассала.