Отблески солнца на остром клинке

Ответить на этот вопрос язык у Верда уже не повернулся — отяжелел и намертво прилип к нёбу. Нынешний церос убил цероса по крови, занял престол. Наместник ли он Первовечного в Бытии? Справедлив ли его суд? Отец наирей, преемник Первовечного в Варнармуре, несёт служение по Светлому завету, не согласуясь с его наставлениями, а подгоняя их под обстоятельства удобными трактовками. Непреложны ли его решения?..

Настаивать на ответе отец наирей не стал.

— Ступай, брат Верд. Ты всё понял. К тому же, срок твоего служения ещё не наступил.

«Я всё понял, — думал Верд, бредя длинным каменным коридором. — Истинное служение должно подчиняться не срокам, а необходимости».

* * *

Тело Верда сидело недвижно, очень прямо и напряжённо, словно он пребывал в глубоком молитвенном сосредоточении. Разум его тревожно метался и, если бы мог мерить шагами внутренний двор брастеона, — мерил бы. Но он был заперт внутри головы, как сердце Верда — внутри грудной клетки, как его арух — внутри его тела. Одним лишь арухом поступка не совершить, даже если ты амарган. Но начинается всё с него: именно арух делает первый шаг и увлекает за собой сердце. Но человек склонен слушать разум, а тот с велениями аруха часто не согласен.

Верд уже не молился. Он сделал то, чему его научили в Варнармуре: вернул устойчивость беспокойному уму, не позволяя ему носиться по воспоминаниям и картинам возможного будущего — одна страшнее другой. Верд запер его в сиюминутном моменте, исследуя сложившуюся ситуацию, пытаясь отринуть всё наносное — разочарование и страх, — сосредоточившись на главном. «Я — не моя обида. Я — не моё беспокойство, — мысленно твердил он. — Кто же я? Кто я? Я — желание стать Йамараном? Я — потребность служить Гриалии? Я — жажда спасти Хьёрту?» Он знал, что верное решение диктует истинная суть. Но как же сложно найти в наслоении стремлений и чаяний, как в ворохе складок шёлковых тканей, самое важное, самое настоящее! Верд беззвучно застонал. На ум пришёл Каннам. Тот не знал, кем хотел стать, но знал, кем стать точно не хотел — скетхом.

«А если пойти от обратного? Я перестану быть собой, если…» — и тут он понял, что решение принял давно, ещё в миг, когда покидал кабинет отца наирея. С той самой минуты он знал, что делать, но не мог на это решиться.

«…но у него есть мои руки, и ими я послужу благому делу», — прозвучал в ушах голос Римара.

— Раз уж ты даровал мне такую возможность — глупо отказываться, — сказал Верд уже вслух, открыв глаза. — Благослови, Первовечный, да не посрамлю твоей милости!

Он не мог уйти просто так, с пустыми руками — против шурви требовалось оружие, и после отбоя Верд пробрался в кузню.

— Надеешься найти какую-нибудь железяку?

Прозвучавший из темноты голос Римара заставил вздрогнуть, спустя мгновение засветилась свеча, выхватывая из ночной черноты рыжую косу и жёсткий, горящий ярче свечного огня, взгляд.

— Я знаю, что ты задумал. И я пойду с тобой. — Тон Римара не терпел возражений. — Да и засов тебе одному не поднять.

— И даже увещевать не будешь? — не поверил Верд. — Я поступлюсь служением Йамарана и не смогу вернуться в брастеон даже обычным скетхом. Ты, если пойдёшь со мной, — тоже.

— Да что там, — Римар усмехнулся, — мы, вероятно, и выжить-то не сможем. Но остаться в стороне, отводить глаза, когда ты в силах хотя бы попытаться что-то сделать — ещё сложнее, ведь с этим потом жить. Если уж служить, то тогда и так, когда и как это от тебя требуется, а не как тебе самому мечтается. Иначе в чём смысл?

Римар протянул Верду самодельную глефу — длинное древко, на обоих концах которого, лезвиями посолонь, крепились два клинка, заготовленные для Йамаранов.

— Держи. Мечи так быстро не выкуешь, но две глефы я нам с тобой за вечер сделать успел.

* * *

Верд хорошо помнил ту ночь. Помнил высокий голубой зрачок луны над тёмными холмами и их длинные блёклые тени, косыми лучами бегущие под ноги; помнил распирающую грудь терпкую осеннюю свежесть; помнил холодящий голую спину ветер — уходя, они даже не подумали набросить туники. И помнил эту лёгкость, которая возникает, стоит только принять правильное решение, даже если его дальнейшее исполнение отнюдь не легко.

Они выбрали путь не по тракту, а напрямик — короче, и на рассвете добрались до Хьёрты, у околицы которой уже толпились хьёртские мужики.

Этот осенний рассвет — последнее, что Верд запомнил из того времени так чётко. Пронзительно-жёлтый горизонт, густой, румяно-оранжевый у самой земли, размывающийся через белый в голубой и синий — выше. И на его фоне — как будто далёкие горные пики, дрожащие за знойным маревом — мелко плескают вверх-вниз, с каждым мигом неотвратимо приближаясь, островерхие харратские шапки несущихся на кавьялах шурви.

Все жители Хьёрты, которые могли держать в руках оружие, встали на защиту деревни. Воинов среди них не было, не было и добротных мечей. Охотничьи луки, вилы, рогатины — в дело годилось всё.