Отблески солнца на остром клинке

— Вы кто такие, парни? — крикнул скетхам крепкий мужик, по виду — староста. У него, одного из немногих, в руке был старый дедовский меч — не самый крепкий и не самый удобный, но всё же лучше, чем ничего.

— Мы помочь пришли, — ответил Римар, кивнув на приближающееся харратское полчище.

— Да они, батя, никак, скетхи! — бросил старосте дед, который сам годился в бати старостиному отцу. — Вот чудеса Первовечного, из самого Варнармура подмога подоспела! Слышали, братцы? — обратился он к остальным. — Подмога пришла!

Защитники Хьёрты — от самых юных, годов тринадцати, до самых древних — оживлённо загалдели. Лицо старосты тут же просветлело, разгладилась глубокая морщина на лбу. Он оглянулся кругом, будто кого-то ища, во взгляде промелькнула озадаченность.

— Сколько вас? Где остальные? — спросил он, и селяне тут же притихли.

У Верда тоскливо засосало под ложечкой.

— Нас двое, отец, — ответил он, стараясь вложить в голос всю уверенность и хоть чем-то подбодрить старосту, на чьём лице вновь проступила горькая предопределённость. — Но каждый из нас будет драться за десятерых!

В наступившей тишине Верд слышал, как гудит земля, подрагивая под мягкими лапами харратских кавьялов. Староста оглянулся на односельчан — свою убогую армию, глядевшую на него с растерянностью и призрачной надеждой. Глубоко вздохнул.

— Слыхали, мужики? Скетхи каждый за десятерых драться будут, а мы чем хуже? — Он вскинул старый дедов меч остриём к небу. — Покажем харратским выродкам, как дерутся ийератские мужи! Прогоним эту паскуду с хьёртской земли!

— Да-а-а! — заорали селяне, потрясая в воздухе своим скудным оружием.

Вдохновенней остальных кричал тот самый дед, расправив сгорбленные плечи и задрав к небу плешивенькую бородёнку.

А дальше… Дальше в памяти Верда остались лишь фрагменты, разрозненные обрывки, сливающиеся в ветроворот красок, запахов и звуков.

Шурви налетели горячим, удушливым облаком, провонявшим харратским потом и кавьяльим дыханием. Первыми их встретили стрелы, но они не нанесли большого урона, лишь выбили из сёдел нескольких степняков. Шурви были вооружены копьями и боласами — маленькими тяжёлыми грузами на длинных ремнях, которые годились и в ближнем бою, и в дальнем. Они хитро раскручивали их перед собой или над головой, а потом отпускали. Грузы били жертву по голове, ремни душили её, заплетались вокруг рук и ног, обездвиживая. В ближнем бою шурви лупили боласами направо и налево — не выпуская ремней из рук, размазживали крестьянам головы. Их кавьялы — красноглазые, желтозубые, приученные к человеческой крови, слишком лохматые и коренастые по сравнению с гриальскими — рвали всех, кого удавалось схватить.

Воздух наполнился воплями, влажным чавкающим треском, хрипами, звериным всхрапом и раскатистым боевым кличем шурви: «Харрашатар! Харрашатар!». Тошнотворно пахло немытым телом и потрохами, перед глазами клубилась розово-жёлтая дымка. Верд не понимал, было ли ему страшно — он не успевал ни осознать страха, ни даже подумать о нём. Он не успевал подумать вообще ни о чём — в голове повис ровный гул, похожий на отзвук гонга, а тело, вышколенное многолетними изнуряющими тренировками, действовало словно само по себе. Верду казалось, что сам он сжался, съёжился, уменьшился до размеров пшеничного зерна и спрятался где-то глубоко под собственными рёбрами, и теперь будто издалека наблюдает, как работают его руки со сверкающей в восходящем солнце глефой, вскрывая чужие глотки и вспарывая животы, как уходит от ударов противника тело, как оно брызгает кровью, когда уйти всё же не успевает, и харратское копьё вскользь задевает его рёбра или болас чиркает тяжёлым камнем по плечу.

Верд мог только наблюдать, но не мог ни на что повлиять, потому что любое движение, любое ощущение настигало его — маленькое пшеничное зерно — с опозданием, отставая от действительности, как гром отстаёт от молнии. Он ничего не мог сделать, лишь только порадоваться, что его тело всё делает само, может быть — ведомое арухом, может быть — мускульной памятью, но никак не разумом, пребывающим в странном киселеобразном отупении. Интересно, похоже ли это на то, что проживает во время боя Йамаран?

Верд не смотрел по сторонам, но видел всё: и летящие мимо стрелы, и протыкаемых копьями сельчан, и раздвоенные языки, свисающие из пенящихся окровавленных пастей кавьялов, и перекошенные рожи шурви под мохнатыми остроконечными шапками, и тех из них, кто нападал на него спереди, справа, слева и даже сзади. Верд смотрел перед собой, сосредоточенно полуприкрыв глаза, но видел всё вокруг себя, даже за спиной.