Отчаянные характеры

Он ее не слушал. Он пристально смотрел сквозь лобовое стекло на пустынную дорогу впереди.

– Отто?

– Я думал о том, что бы сказал Чарли, если бы услышал, как я предложил тебе не смотреть. Как бы он набросился на меня за это! Какой пример отсутствия у меня социальной ответственности!

– Неужели ты каждую свою мысль рассматриваешь в свете того, что мог бы сказать Чарли?

– Помнишь, много лет назад, всем нравилось цитировать Торо, ту строчку о тихом отчаянии большинства человеческих жизней? Однажды утром, месяц или около того назад, я зашел к Чарли в офис и застал его ссутулившимся над письменным столом, он уставился на лист бумаги с фразой, которую написал печатными буквами. Это была та самая цитата. Я спросил его, кажется, вполне непринужденно – хотя, как ты знаешь, я не очень хорошо разбираюсь в таких вещах – мол, и он живет в тихом отчаянии? Не знаю… стояло солнечное утро, на ковре солнечный свет, а на улице холодно, и мне хотелось, чтобы всё было хорошо… Он посмотрел на меня с абсолютной ненавистью. Он сказал, что эта цитата – ярчайший пример самолюбования среднего класса. А когда я заметил, что Торо этого не подразумевал, он закричал, что намерение ничего не значит, что вся суть заключается в том, для чего используется то или иное. В приемной сидели клиенты, и линии были забиты входящими звонками. Чарли был похож на ирландскую гориллу, нависая над своим столом, собираясь едва ли не убить меня. Я сказал ему, что он придурок. Я был ошеломлен его ненавистью ко мне. Затем он заявил, что гнету среднего класса труднее всего противостоять, потому что у него тысяча лиц, даже лицо революции, и что его ненасытное нутро может питаться ядом, которым враги пытаются его уничтожить. Я спросил его, какую альтернативу он видит, а он нажал кнопку вызова секретаря и попросил пригласить к нему первого клиента.

– Но жизнь – это и есть отчаяние, – почти неслышно проговорила Софи.

– Ты сказала, что жизнь – отчаяние? – переспросил Отто, наклоняясь к к ней. Затем он вдруг рассмеялся.

– Почитай мне, – сказал он снова. – Давай.

И когда мерседес влился в сгущающийся поток машин, движущихся по шоссе на восток, Софи уже читала Отто о зеленых холмах Африки.

В середине утра они остановились, чтобы выпить кофе, и мирно сидели молча в перегретом кафе до тех пор, пока Отто, пытаясь открыть пластиковый контейнер со сливками, не вылил их на себя. Он ругался, сыпал проклятьями и твердил, что все перемены к худшему.

Теперь он казался Софи более знакомым, чем в течение последних двух дней, и она вдруг поняла, что он сдерживал себя с пятницы, сдерживал свой характер ради нее, словно засунул в чулан какого-то неблаговидного родственника, чье присутствие могло расстроить ее. Ей хотелось успокоить его – она размышляла о том, как это сделать, – когда он вдруг спросил ее, что именно Чарли сказал ей в пятницу вечером.

Он снова и снова будет расспрашивать, подумала она, а она опять не будет отвечать. Она больше не помнила, что Чарли сказал ей в пятницу вечером.

– О тебе ничего особенного, кроме того, что я тебе уже рассказала.

– Не важно, что он сказал обо мне. Он что-то задумал, просто потому что это с тобой он разговаривал.

Небо прояснялось. В окно она увидела, как луч солнца осветил крышу их машины и грязно-красный кадиллак, припаркованный рядом. Она рассеянно оглядела кафе в поисках хозяина. За стойкой сидела пара, средних лет, пухлые, разряженные.

– Что он может замышлять против меня?

– Беспорядок. Устроить хаос.

– Знаешь, на кого ты похож? На человека, который только что получил развод и говорит себе, что вся его супружеская жизнь была сплошным мучением.

Отто вздохнул.

– Да, наверное.

Они встали, и Отто отправился заплатить сонному кассиру, гревшемуся в лучах солнца. Проходя мимо пары средних лет, Софи услышала, как мужчина яростно пробормотал: «Айкью, да пошла ты! Если он не работает, какая разница, насколько он умный!» Черная шляпа горшочком на голове у женщины, казалось, слегка приподнялась над ее головой. Рот захлопнулся, как будто она перекусила провод.

Когда они проходили мимо кадиллака, Софи заглянула внутрь и увидела, что на переднем сиденье лежит большая коробка салфеток и спящий пекинес.

– Я хочу, чтобы Чарли исчез, – сказал Отто, отходя от кофейни. – Молча, растворился.

– Люди всегда создают много шума, когда уходят, – сказала Софи. За исключением таких, как я, подумала она про себя, вспоминая, как покорно и безмолвно ускользнула от Фрэнсиса. Но тогда она ничего не могла с этим поделать. И всё же на один горький миг ее захватил старый мучительный вопрос: что, если бы Фрэнсис был доступен? Если бы дверь распахнулась, вошла бы она в нее? Она взглянула на Отто. Фрэнсис не только лишил ее себя. Он подорвал ее уверенность в Отто.

– Зачем он меня уничтожает?

– А он это делает?

Он крякнул.

– Нет. Но ранит… люди, которых я знаю годами, спрашивают секретаря о моем здоровье. Противно.

– Клиенты, которые останутся с тобой, довольно скоро забудут об этом. Люди не так уж много думают о других.