Отчаянный корпус

— Утверждение верное, хотя и не совсем уместное, — сказал Гурин, — все дело в том, что нужно считать антиобщественной тенденцией. Жизнь сложна, ее явления многообразны, и у любого предмета тысячи сторон. Искусство не описывает предмет скрупулезно, не фотографирует его, а воспроизводит наиболее существенные черты. Все дело, с какой точки смотреть. Представители «чистого искусства» искали чистоту и гармонию, они считали, что поэзия должна просветлять невзрачную сторону жизни. Представители критического реализма показывали язвы общества, отсюда целенаправленный отбор предметов и особый угол зрения…

Ветров с удовлетворением поглядывал на порозовевшего Гурина, но полностью вникнуть в то, что он говорил, мешала неотвязная мысль о деньгах: где же все-таки можно достать эти несчастные сто двадцать рублей, на которые он так безоглядно подписался? Может быть, обратиться к дяде Пете? Он офицер, может войти в положение. Женя стал обдумывать эту мысль, теперь голос Гурина доходил как бы из отдаления.

После окончания урока Ветров остался на своем месте. Письмо дяде он не начинал. Ведь совсем недавно Женя решил воспитывать в себе независимость в суждениях и поступках, но случилось затруднение — сразу собрался клянчить денежки у богатого дядюшки. Нет уж! Это безнравственно — рассчитывать на чужое… Однако где же все-таки достать несчастные сто двадцать рублей?

К счастью, этот сверлящий голову вопрос вскоре отступил, ибо после обеда началась подготовка к увольнению в город — мероприятию, перед которым отступали все иные заботы. Сколько надежд, ожиданий и тревог вместило оно в себя, сколько соединило и поломало судеб! Всякий, кто был когда-нибудь стеснен в свободе, знает, как сладостен миг ее обретения. А те, кому дано право распоряжаться ею, знают, каким сладким пряником или жестким кнутом может она быть. Как только не изощрялись эти распорядители. Начинали, понятно, с простого: в город не увольнялись нарушители дисциплины и двоечники. Потом планка поднялась выше: увольнения лишались неряхи или, наоборот, франты с обрезанными козырьками и расклешенными брюками. А потом уже шли кто во что горазд. Один, например, придумал выдавать увольнительную записку на троих, тогда по городу бродили возбужденные тройки, никак не могущие договориться, куда пойти, и поэтому вынужденные проводить все время в упорных переговорах. Встречались ретивцы, которые пропускали увольняемых через спортивного коня: прыгнешь — получай увольнительную, а то еще прикрепляли ее к самой макушке спортивного каната: достанешь — забирай. Ну а нет, тренируйся и лазай до следующего выходного. Рассказывали, что один чудак старшина во время лагерного сбора приклеил увольнительные записки с помощью водонепроницаемой пленки ко дну котла, заполненного мокрой картошкой. Достать их можно было, лишь почистив картошку, вымыв и высушив котел. Но в отделении Кратова подобного никогда не наблюдалось, потому что их наставник всегда строго следовал уставу и ни на какие выдумки не отваживался. Тем более сейчас, когда он отсутствовал, всякие сюрпризы вообще исключались, и вскоре Женя Ветров, блестя надраенными пуговицами, бляхой, ботинками и свежим подворотничком, шагал в направлении своего дома. Впереди ожидала встреча с мамой, сестренками, а если повезет, с Ниной, недавно поселившейся в домике напротив.

Первое, что делал Женя по приходе домой, брал ведра и шел к уличной колонке. Мама всегда предупреждала: не надорвись. Ее беспокойство возникло пять лет назад и с тех пор не проходило, несмотря на то что за это время Женя подрос чуть ли не на полметра. Там, у колонки, он впервые увидел Нину. Стройная смуглая девчонка показалась необычайно красивой, прямо-таки феей со сказочной планеты. Опыта общения с инопланетянками у него не было, с землянками тоже. Он молча наблюдал, как поднятая сильной струей водяная пыль оседает на чуть выставленную вперед гладкую девичью ногу. Было жарко, и Женя завидовал, поскольку не мог позволить себе такой роскоши: тогдашняя целомудренная мода не знала шортов или подобных открытых одежд, так что приходилось во всех случаях носить черные суконные брюки.

Потом он встречал ее несколько раз на улице, но здороваться не смел — еще подумает, что навязывается. Маме она тоже нравилась: «Такая аккуратная, воспитанная девочка, несмотря ни на что». Этим «что», как потом выяснилось, была ее мама Агния Львовна, женщина с властным характером, активно включившаяся в уличные баталии. Впрочем, такие дела взрослых его не интересовали. Домик напротив манил все сильнее. Оттуда часто слышались звуки пианино — Нина старательно разучивала музыкальные пьесы. Женя участил уличные прогулки, несколько раз ему удавалось увидеть ее издали, и вот наконец они столкнулись чуть ли не нос к носу.

— Что-то вас давно не было видно, — дружелюбно сказала она.