— Хоть бл*ть забегайся по всем инстанциям, — в итоге ослабевает хватку, отчего боль мгновенно распространяется по скулам. —Впредь даже не смей озвучивать подобное. Но если я узнаю с*ка, что у тебя действительно кто-то есть, порву обоих. И Елизавету не увидишь больше, — освобождает пространство, делаю глоток кислорода. Это какой-то параллельный человек. Полная противоположность бывшего и знакомство с ним происходит впервые. Мягкость сменилась на жестокость, ложь и фальшь наконец прояснилась. Понять только не могу, как раньше не разглядела личины. — Поняла?
Лицемер. Актеришка. Предатель. А для полного образа угрозами сыплет.
— Не смей вплетать нашу дочь. Она не виновата, что ты не удержал член на месте, — отсекаю в обороне, горло опоясывает незримый терновник.
— Так не вынуждай меня прибегать к крайним мерам. Они явно тебе не придутся по вкусу.
— Проваливай, Степан, — отвечаю, не поднимая головы. Мутит от его вида. От переизбытка адреналина. От всего, что является настоящим, а иначе кошмаром.
— Возможно, это ты виновата? Об этом не подумала? Я же пахал ради тебя и дочери. И где благодарность? —Возвышается надо мной, душит вопросами. — Шел к достижению цели, к статусу и лучшей жизни. Невзирая на трудности. Отсутствия денег и сна. Чтобы ты ужинала в ресторане, ездила в отпуск по заграницам, а не в гребаный городской пляж. Чтобы покупала шмотки в бутиках или у именитых дизайнеров. Поразмысли как следует.
— Я ничего у тебя не просила. Не требовала бриллиантов и золота. Не пилила. Лишь покорно за тобой следовала.
— И только поэтому я не придушил тебя только что, — вердиктом парирует. —Я сейчас ухожу. Ради нас. Ради дочери. И понимаю, что два дня — это маленький срок, ты еще не остыла, — вдыхает глубоко при каждом слове, возвращая себе былое спокойствие. Поправляет воротник, манжеты из-под пиджака. — Но клянусь, когда я приду, то больше не уйду. Мы начнем с чистого листа. Вопреки увиденному и сказанному.
— Тогда ты придешь в пустую квартиру. Я не позволю об себя вытирать ноги.
— Даже не думай, Рика. Если это произойдет, то наш разговор перейдет в другую плоскость, — кидает деловым тоном, ботинком наступает на один из бутонов. Топчет, издавая хруст. Именно так хрустят мои кости от разрываемой боли. — Я пошел. Меня ждут. И прежде, чем совершать опрометчивые поступки, включай мозги. Думай о дочери. О нашей семье, — покидает зал.
— Я больше не буду удобной женой, ясно? — Кричу, что есть мочи на всю квартиру. — Я отказываюсь быть удобной, — ответом мне служит грохот входной двери. —Я не буду удобной, — бормочу уже тише.
Хочешь узнать человека, дай ему в руки власть и деньги.
Примерно такая ситуация происходит на данный момент.
Степан, ослепленный достижениями, изрядно опьянен амбициями.
Бывший раскрывается по полной. Подобные метаморфозы переварить сложно. Потребуется время.
Твердит о любви, а затем стращает не брезгуя.
Вероятно, в себя поверил, раз ставит на пьедестал выше других.
Но самое главное он все же упустил.
Романов так и не понял, я не одна из тех жен, которая станет терпеть похождения супруга.
Статус. Шубы. Бутики это не про меня. Никакими благами не перекрыть предательства.
Ничто не способно поменять мой полюс мировоззрения на измену.
Я могла за него лечь под поезд.
Продать душу Дьяволу. Жить в шалаше, голодать.
Разделять с ним горе и радость, быть в здравии и болезни.
Любить до последнего вздоха. Что угодно. Но только не предательство. Измена — это табу. Выбор каждого осознанный или нет, неважно. Кинутые упреки, никоим образом ко мне не относятся. Теперь я отчетливо понимаю.
Не я ему трусы снимала. Не я его толкала в объятия другой женщины. Это не разовая акция. А продуманные и спланированные действия.
Оправдания этому нет.
Но есть ответственность, которая полностью лежит на бывшем.
Мама меня находит на том месте, где оставила. Озирается по сторонам. В глазах вспыхивает беспокойство. Поломанные стебли с лепестками бутонов, так и раскиданы на полу. Дочь буквально застывает на месте.
— Аурика, что произошло? Елизавета, иди на кухню. Сейчас я приду.
— Мама мы можем у тебя пожить какое-то время? — Спрашиваю механически, боюсь шелохнуться. Моя точка кипения на высшем пределе.
— Конечно, милая. Ты точно все решила? Нет никакого шанса сохранить брак?
— Да, мамуль. Это конец. Жуткий и тяжелый. Для всех нас.
Я не в силах держать, вымораживающую боль, она рвется наружу.
Плачу. Надо выплакаться, опустошить себя изнутри. А когда мама заключает в свои объятия, меня разом прорывает. Разрывает на тысячу осколков, что разбились у ног бывшего.
Расстаться с прошлым очень сложно.
Принять то, что тебя разменяли, выбрали другую не задумываясь непомерно трудно.
— Моя девочка, как же я сочувствую, — шепчет мамуля, нежно гладит волосы. Покачивается, тем самым успокаивая. —Поплачь, родная. Выплесни, что гложет. Только запомни, Аурика, не ты потеряла, а тебя потеряли.