В Балтиморском департаменте, как и во многих других, подозреваемый подтверждает понимание своих прав в письменном виде. В городе, где иначе девять из десяти подозреваемых заявят, что им ни разу не зачитали Миранду, бумажка обязательна. Более того, детективы обнаружили, что бумажная форма вместо устного разъяснения прав часто размывает суть предупреждения. Хоть она и предостерегает подозреваемого об опасностях допроса, она же его приобщает, вовлекает в процедуру. Это подозреваемый держит ручку и расписывается у каждого пункта и внизу страницы; это подозреваемого просят помочь с бумажной работой. Со свидетелями тот же эффект достигается с помощью анкеты, когда им скорострельно задают три десятка вопросов. Форма не только сохраняет важную для детективов информацию – имя, прозвище, рост, вес, цвет кожи, место работы, описание одежды на момент допроса, проживающие в Балтиморе родственники, имена родителей, супруги, парня или девушки, – но и приучает свидетеля отвечать еще до начала собственно допроса.
Даже если подозреваемый просит адвоката, он обязан – по крайней мере, если трактовать Миранду агрессивно, – четко заявить: «Я хочу поговорить с адвокатом и до этого не буду отвечать на вопросы».
Скажешь что-то менее определенное – дашь хорошему детективу свободу для маневра. Разница тут тонкая и семантическая.
– Может, мне стоит поговорить с адвокатом.
– Может, и стоит. Но зачем тебе адвокат, если ты ни при чем?
Или:
– По-моему, мне нужен адвокат.
– Тогда определяйся. Потому что если вызовешь адвоката, я помочь уже ничем не смогу.
И опять же: если подозреваемый просит адвоката, но сам продолжает отвечать на вопросы до его прибытия, то его права не нарушены. Если адвокат приходит, то детективы обязаны известить подозреваемого, что юрист уже в здании, но если он сам желает продолжать допрос, то впускать адвоката полиция не обязана. Короче говоря, подозреваемый может потребовать адвоката, а вот адвокат подозреваемого – не может.
Как только минное поле Миранды успешно пройдено, детектив должен поставить подозреваемого в известность, что в его виновности нет сомнений и что ее легко могут доказать существующими уликами. Затем он должен предложить Выход.
И это тоже спектакль, здесь тоже требуется опытный актер. Если свидетель или подозреваемый агрессивны, ломаешь их еще большей агрессивностью. Если боятся, предлагаешь им покой и утешение. Когда он слаб, ты силен. Когда ему нужен друг, ты шутишь и угощаешь газировкой. Если он уверен, ты еще увереннее, заявляешь, что не сомневаешься в его виновности и интересуешься только парой отдельных деталей преступления. А если он дерзит, если не хочет участвовать в допросе, тогда запугиваешь, угрожаешь, заставляешь поверить, что, только порадовав тебя, он может уберечь свою задницу от Балтиморской городской тюрьмы.
Убей свою женщину – и хороший детектив едва не с настоящими слезами на глазах возьмет тебя за плечо и скажет, что понимает, как ты ее любил, ведь иначе бы тебе не было так трудно об этом рассказывать. Забей насмерть ребенка – и детектив в допросной тебя приобнимет, скажет, что сам все время порет детей, ты же не виноват, что твой вдруг взял да помер. Пристрели друга из-за покера – и тот же детектив солжет тебе о покойнике, скажет, что жертва находится в стабильном состоянии в больнице Хопкинса и, скорее всего, не станет выдвигать обвинения, а если и выдвинет, то можно не опасаться ничего страшнее нападения с намерением совершить убийство. Убей человека на пару с сообщником – и детектив проведет соучастника мимо открытой двери твоей допросной, а потом скажет, что твой кореш уже едет домой, потому что в показаниях назвал убийцей тебя. А если тот же детектив считает, что с тобой можно блефовать, он скажет, что на оружии есть твои отпечатки, или что двое очевидцев при опознании показали именно на твою фотографию, или что жертва на последнем издыхании заклеймила тебя.
Все это законно по уличному закону. В суде такое называют обоснованным обманом. В конце концов, что может быть обоснованнее, чем обмануть того, кто отнял человеческую жизнь, а теперь нагло лжет об этом?
Иногда обман заходит слишком далеко – по крайней мере, так кажется незнакомым с процедурой. Не так давно начальство полиции Детройта публично высекло нескольких детективов-ветеранов за применение офисного ксерокса в качестве полиграфа. Судя по всему, иногда детективы, услышав заявления сомнительной правдоподобности, шли в ксероксную и загружали в лоток три страницы.
На первой было написано «Правда».
На второй было написано «Правда».
На третьей было написано «Ложь».
Затем заводили подозреваемого и просили положить руку на ксерокс. Детективы спрашивали его имя, слушали ответ и нажимали кнопку печати.
Правда.
А где проживаешь?
Снова правда.
И это ты убил Джонни, пристрелив его, как пса, в квартале 1200 по Северной Дюрэм-стрит?
Ложь. Ах ты лживая скотина.