Отдел убийств: год на смертельных улицах

– Вы не хотите еще со мной поговорить? – спрашивает он. – Я хочу сказать правду.

Эджертон не обращает внимания.

– Вам не нужна правда?

– Нет, – говорит он. – Не от тебя.

Среда, 9 ноября

Рич Гарви дрожит в предрассветной пустоте Фримонт-авеню, глядя на кучку окровавленной одежды, две стреляных гильзы 38-го калибра и синюю пластмассовую коробку с двумя длинными сэндвичами в фольге. Вот и все вещдоки.

Рядом с Гарви дрожит Роберт Макаллистер, высматривая на Фримонт-авеню и ее притоках признаки человеческой жизни. Мало того, что улицы пустые, так еще и ни в одном окне нет света. Вот и все свидетели.

В секунды перед тем, как нарушить тишину, Гарви смотрит на Макаллистера, а Макаллистер смотрит на Гарви, и у обоих в глазах читается одна и та же мысль:

Хреновое ты словил дело, Мак.

Да уж, Гарв, не повезло тебе.

Но не успевает между напарниками начаться что-нибудь неподобающее, как к ним подходит с одним мелким пустячком первый патрульный на месте происшествия – парень по фамилии Миранда, юный ретивый боец, для которого на улицах все еще в диковинку.

– Когда мы приехали, он еще говорил.

– Говорил?

– Еще как.

– И что сказал?

– Ну, он сказал, кто его убил…

Если в этой вселенной и существует истинное равновесие, если в порядке вещей есть положительное и отрицательное, то где-то «ян» Рича Гарви уравновешен чьим-то «инь». Где-то есть другой профессиональный коп, наверняка ирландец, с очками в тонкой оправе, с темными усами и больной спиной. Он стоит над одиннадцатым наркоубийством подряд и просто молча страдает, умоляя безразличного Господа даровать хотя бы обрывок вещдока, хотя бы одного бестолкового юлящего свидетеля. Этот Анти-Гарви – хороший коп, хороший детектив, но в последнее время уже, как и его сержант, сомневается в своих способностях. Он начал выпивать и покрикивать на детей. И ничего не знает о равновесии и порядке, о логике дао, о своем альтер эго в городе Балтиморе, который лихо раскрывает убийства за двоих.

– Ну-ка, ну-ка, – говорит Гарви.

– Он сказал, его застрелил Уоррен Уодделл.

– Уоррен Уодделл?

– Да, он сказал, его друг Уоррен выстрелил ему в спину без всяких причин. Повторял: «Поверить не могу, что он в меня выстрелил. Поверить не могу».

– И ты все слышал?

– Прямо над ним стоял. Мы с напарником все слышали. Он сказал, этот самый Уоррен работает с ним в «Присижн Цемент».

Молодец, мужик, молодец. В скорой номер 15 мир сначала сереет, потом окончательно темнеет, но все-таки ты справился, сказал все, что нужно было сказать. Оставил о себе память детективу из убойного, и за это Рич Гарви тебе благодарен.

Предсмертное заявление, как его называют юристы, – это допустимое в Мэрилендском суде доказательство при условии, что квалифицированный медицинский работник известил жертву о неминуемой смерти или сама жертва обозначила уверенность в том, что умирает. И так-то в предсмертных заявлениях жертв нет ничего необычного, но чтобы их слова не то что относились к делу, а еще и помогли детективу, – это чудо из чудес.

У каждого детектива из убойного найдется любимая история о последних словах умирающего. Многие связаны с уличным кодексом и его соблюдением до самого конца. Одна история гласит о финальных мгновениях торчка из Западного Балтимора, который еще говорил, когда прибыла полиция.

– Кто в тебя стрелял?

– Через минуту скажу, – объявила жертва, видимо, не зная, что ей осталось сорок секунд.

Один умирающий после проникающих ножевых в грудь и лицо заявил, что порезался, когда брился. Другая жертва, получив пять пуль в спину и грудь, на последнем издыхании заверила патрульных, что сама со всем разберется.

Но, наверное, самую классическую историю о предсмертном заявлении рассказывает Боб Макаллистер. В восемьдесят втором, в свои первые дни в отделе, Мак долго работал в составе особой следственной группы и был на нескольких вызовах младшим детективом, но по большей части все еще считался салагой. Чтобы он поучился у мастера, его поставили в пару с Джейком «Змеем» Коулманом, он же – Полиэстровый Принц: коротышка со скрипучим голосом, детектив легендарных масштабов. И вот, когда поступил звонок о стрельбе на Пенсильвания-авеню, Джек Коулман выехал с Макаллистером.

Того покойника на Пенси и Голд звали Фрэнк Гаптон. Макаллистер вспоминает имя сходу; помнит он и то, что дело до сих пор открыто.

– Когда мы приехали, он еще был жив, – сказал первый патрульный.

– Правда? – обнадеженно спросил Коулман.

– Да. Мы спросили, кто в него стрелял.

– И?

– Он сказал: «Идите в жопу».

Коулман хлопнул Макаллистера по спине.

– Ну, братец, – проскрипел он, начиная обучение младшего детектива, – вот тебе и досталось твое первое убийство.

Но теперь, на Фримонт-авеню, Гарви с Макаллистером узнали о своей жертве, некоем Карлтоне Робинсоне, достаточно, чтобы уверенно сказать: это вам и близко не какой-то Фрэнк Гаптон. Этот человек хотел, чтобы за него отомстили.