Пятница, 2 декабря
В основном потехи ради, Дональд Уолтемейер наблюдает, как Марк Коэн наблюдает за тем, как яма становится глубже. Эта процедура – если ее можно так назвать – состоит из двух разных этапов, и настроение Коэна между ними заметно меняется. Первый метр, пройденный экскаватором, – быстрый и безболезненный, и он даже не пикнул; следующие полметра уже требуют лопат, и Уолтемейер видит, что лицо юриста перекосило совсем не от предвкушения.
Бледный и тощий, в очках и со светлыми кудрями, Коэн на фоне здоровенного шмата мяса – Уолтемейера, – смахивает на невинного простачка из типичного комедийного дуэта: ученый Харди в костюме-тройке бок о бок с качком Лорелом из рабочего класса. Коэн – славный мужик, один из самых опытных городских прокуроров, и Уолтемейер не может представить юриста лучше для этого разрастающегося колосса, который когда-то начинался как дело о наемных убийствах Джеральдин Пэрриш. Но Коэн все же юрист, а не коп, и по мере того, как лопаты втыкаются в глину все глубже и глубже, он начинает нервничать все больше и больше. Наконец Уолтемейер решает сжалиться.
– Здесь холодновато, – говорит детектив.
– И правда, – соглашается Коэн, поднимая воротник от зимнего ветра. – Я пока вернусь в машину.
– Дать ключи, чтобы включить обогреватель?
– Да нет, и так нормально.
Уолтемейер наблюдает, как Коэн прокладывает себе путь по грязному полю, раскисшему от пары сантиметров недавно растаявшего снега. Юрист робко ступает в резиновых сапогах от «Л. Л. Бин», задрав руками штанины. Уолтемейер знает, что страдает бедняга не только от холода: уже на глубине метра пахнуло вонью – слаборазличимой, но все же неприятной на морозном воздухе. Коэн не мог ее не почувствовать.
При стуке обо что-то твердое детектив оборачивается обратно к яме, делает шаг, чтобы заглянуть вниз через край.
– Что это было?
– Крышка, – говорит управляющий кладбищем. – Это крышка гроба.
Двое мужчин в яме работают по краям, пытаясь освободить верхнюю часть гроба от земли. Но при первом же нажиме дерево трещит и проваливается.
– Да доставайте его прямо так, – говорит управляющий. – Чего теперь возиться.
– Хлипкий какой-то гроб, – замечает Уолтемейер.
– А я вам о чем, – соглашается управляющий, объемистый мужчина со скрипучим голосом. – Она похоронила его как можно дешевле.
Еще бы, думает Уолтемейер. Мисс Джеральдин не стала бы разбрасываться на похороны тяжело заработанными деньгами, особенно если учесть, сколько любимых ей пришлось закопать. Даже сейчас, в городской тюрьме, она стремится стать единственной наследницей денег и имущества преподобного Рейфилда Гиллиарда, – гражданский иск семьи преподобного ждет рассмотрения окружного судьи.
Что касается самого доброго священника, то он – где-то под этой чертовой горой грязищи, на бедняцком погосте чуть ниже южной окраины города. Гора Сион, так называется это место. Лицензированное кладбище, священная земля.
Чушь собачья, думает Уолтемейер. Это просто полоска голой жижи рядом с Холлинс-Ферри-роуд, принадлежащая одной из крупных похоронных контор города – крупного бизнеса, умудряющего заработать даже на самом дешевом погребении. На юге находится жилкомплекс для малоимущих, на севере – Лэнсдаунская старшая школа. На вершине холма, у ворот кладбища, – продуктовый магазин; у подножия – грязный ручей. За двести пятьдесят долларов клиент получает простой фанерный ящик и двухметровый слой грязи сверху. Если у покойного нет родственников, если спонсором приходится выступать штату Мэриленд, цена опускается до каких-то двухсот долларов. Черт, думает Уолтемейер, да Гору Сион и кладбищем-то не назовешь – всего несколько надгробий на тысячи могил.