Отечественная война 1812 года глазами современников

Молодая девушка рассказала, что, преследуемая солдатом, она скрылась в этом шалаше, надеясь найти там кого-либо из знакомых, но никого не нашла. Солдат, увидав ее беспомощною, хотел воспользоваться. Она защищалась изо всех сил, и негодяй, видя ее сопротивление, взял кочергу и жестоко ударил ее.

Подполковник Варле немедленно послал за фельдшером и спросил у девушки: «Куда девался солдат?» Она отвечала, что он остался в шалаше, и в то же время он появился на берегу ручья. Подполковник Варле, человек ловкий и сильный, одним скачком очутился за плетнем, несколько солдат последовали его примеру. Солдат принялся бежать вдоль по берегу ручья, и он многим опередил <под>полковника, как тот нашел на дороге длинную палку; поднять и бросить ее в ноги беглецу было для него делом одного мгновения.

Удар был метко направлен, солдат запнулся и грохнулся на землю; тогда солдаты, бежавшие за ним в погоню, схватили его и повели к полковнику Сикару, где с него скоро был снят допрос, после чего его отвели к главному судье. При выходе он уже нашел отряд, который должен был сопровождать его, и один из солдат сказал ему: «Иди, проклятый поляк, тебе вымажут лицо порохом»; это был действительно польский артиллерист. Суд, приговор и исполнение его были окончены менее чем в час времени.

На другой день погода опять стала отличная, и мы прогуливались; мы стояли у ворот вместе с падчерицей моей, Леонтиной, господином Дамон<ом> и двумя лейтенантами, как в некотором от нас расстоянии появился мужик в сопровождении нескольких солдат, направлявшихся к нам. Мужик был очень бледен, и на глазах его блистали слезы, он держал в руках печатный лист бумаги, весь запятнанный кровью. Так как он желал переговорить с генералом, то я сообщил ему посредством Леонтины, что здесь живет только полковник. «Все равно», — отвечал он, и его тотчас же привели к нему.

Он стал описывать свое несчастье (конечно, по-русски), и полковник, не понимая ни слова, попросил Леонтину служить им толмачом. Бедный крестьянин рассказал, что в деревне получены были прокламации на русском языке, в которых крестьян приглашали доставить на московский рынок всевозможных съестных припасов с формальным обещанием, что им будет все сполна и хорошо заплачено и что лицам, которые привезут их, будет оказано снисхождение и покровительство; полагаясь на эти обещания, он и брат снарядили три телеги припасами и отправились из деревни в Москву, но при въезде в город военные напали на их обоз и все у них разграбили. «Брат мой кинулся защищать нашу собственность, и его, несчастного, убили». При этих словах мужик показал полковнику прокламацию, всю еще облитую кровью его бедного брата, и просил назначить суд.

Полковник страшно был взволнован этим преступлением, велел передать мужику, что, если виновные окажутся из его полка, он учинит им полный и правый суд; он дал ему денег, но брата его ничем не мог вернуть. Конечно, слухи об этом происшествии распространились по всем окрестным от Москвы селениям, и после такого случая никто более не решался везти в Москву припасы.

Господин Дамон, в страшном беспокойстве касательно судьбы своих золотых, зарытых в саду моего погорелого дома, умолял меня идти с ним вместе отрывать их; это было настоящее гонение. Кончилось тем, что я согласился и попросил полковника дать нам двух солдат, чтобы охранять входы в сад во время наших занятий. Но тот же господин Дамон показал нам неприятный образчик своего недоверчивого и подозрительного характера. Мы стояли с ним у окна, из которого прямо виден был вход во двор. Не видя господина Ториака, он спросил, куда он пошел. Я отвечал, что не знаю. Шел дождь, и господин Дамон заметил мне, что очень странно, что господин Ториак вышел из дому в такую погоду. «Положа руку на сердце, — говорил он мне, — верите ли вы в его честность?» — «Что за вопрос, господин Дамон, господин Ториак был всегда известен как честнейший человек, и я не понимаю, что за мысли вам взбрели в голову». Вдруг господин Ториак вошел во двор и подошел к нам. Господин Дамон толкнул меня локтем и с взволнованным лицом указал мне пальцем на Ториака. Не понимая ничего в этой пантомиме, я спросил объяснения ее. «Так вы ничего не заметили?» — «Да чего же?» — «К его шляпе пристали листья!» — «Ну, что ж это значит?» — «Он был в саду!» — «А далее?» — «Его шляпа, верно, задела за ветку во время его занятия», — при этом господин Дамон глубоко вздохнул, поправил на носу очки и ушел.