Отечественная война 1812 года глазами современников

На другой день мы отправились в свою экспедицию, Ториак, Дамон, я и двое солдат, которых нам дал полковник Сикар. Придя в сад, я поставил сторожей на их места, и каждый из нас пошел в свою сторону. Господин Ториак и я немедленно нашли наши вещи. Не видя господина Дамона, мы пошли к нему навстречу и нашли его чертящим линии вправо и влево по воздуху указательным пальцем. Была минута, что мы подумали, что он совсем спятил с ума. «Что ж, — спросил я его, — нашли вы ваши вещи?» — «Нет, я еще ищу». — «Вы должны приблизительно помнить местность». — «Это тут… нет, там… по этому направлению». Мне бросился в глаза нож, воткнутый в землю у куста. «Это что ж?» — спросил я. «Это для того, чтоб запомнить место». — «Скажите вернее, чтоб легче выдать свой секрет. Где же нужно искать?» — «Вот здесь; я вырезал кусок дерна, выкопал ямку и зарыл свой пояс с дукатами, потом сверху опять прикрыл тем же дерном». Мы осмотрели указанное им место, но не нашли никакого следа.

Тогда я достал у садовника лопату, и так как я был моложе из троих нас, принялся копать в пространстве квадратной сажени, но поиски были тщетны. При каждом бесплодном ударе лопаты о землю Дамон в томительном ожидании восклицал: «Ах, господин Ториак! Господин Ториак! Тут было все мое состояние!» (он лгал, потому что обладал многими другими капиталами). По тону его голоса, по выражению его слов ясно было, что он подозревал господина Ториака в похищении его золотых. Последний, вне себя от гнева, взял заступ и сказал: «Милостивый государь! Мы не выйдем отсюда, не найдя ваших денег!» И он с лихорадочной деятельностью начал рыть землю: через две или три минуты на поверхности показался пояс, извиваясь, как змея. Господин Дамон с радостным криком кинулся на свое золото. Но взбешенный господин Ториак с пеною у рта поднял уже заступ, чтоб отвесить им удар по голове старого скряги. Я вступился за него и старался успокоить его, потом, обратившись к Дамону, посоветовал ему просить у Ториака прощения за его оскорбительные подозрения, что он исполнил на коленях. Неприятность этой сцены была усугублена тем, что дождь лил как из ведра и мы промокли до костей…

16 сентября <нового стиля>, на другой день въезда Наполеона в Кремль, в одной из башен, выходящих на реку Москву, показался огонь. Тогда Наполеон переехал в Петровское, где провел несколько дней, то так как пожар был потушен, то он снова вернулся в Кремль. Оттуда ему видна была горевшая Москва, и несмотря на то, что он привык ко всем ужасам войны, это зрелище, по-видимому, сильно на него действовало.

Он велел позвать к себе русского офицера, господина Кривцова, из гвардейских стрелков, который был ранен и взят в плен. «Что же это, господин Кривцов, — сказал он ему, — ваши русские жгут город; им останутся одни развалины, а я уйду отсюда». Кривцов мог бы ответить, что нам того только и нужно, но он удовольствовался ответом: «Не мне, ваше величество, судить об действиях моего начальства». — «Где вы были ранены?» — «При Бородино, ваше величество». — «На каком пункте?» — «На левом фланге, где был мостик». — «А! Я отсюда вижу это место. Там было очень жарко, ведь вы имели там десять тысяч итальянцев против себя». Разговор на этом и кончился. Господин Кривцов, оставшись один из всех ротных офицеров, был ранен в руку и, взятый в плен, привезен в Москву, где он пользовался отличным уходом французских медиков. Он получил дозволение поселиться в Воспитательном доме, директором которого был господин Тутолмин, живший в постоянном страхе, что его возьмут в плен.

После того, как более двух третей города сделались жертвою пламени, принялись искать каких-нибудь развлечений и составили труппу для представлений из остатков существовавшей труппы и нескольких старых актеров в отставке, которые были столь малодушны согласиться, за что впоследствии они лишились своих пенсий.

У Наполеона были также музыкальные вечера. В Москве жил некто Тарквинио, тенор и искусный певец по профессии, и некто Мартини, который аккомпанировал ему. Своими талантами они в продолжение нескольких вечеров доставляли наслаждение Наполеону и блестящей свите из представителей его армии. По возвращении с этих вечеров господин Сикар говорил мне: «Не унывайте, господин Вендрамини, скоро будет восстановлен мир. Нынче приехал от Кутузова посол для переговоров». Он и не подозревал, что мы от мира были гораздо далее, чем он думал.