Отечественная война 1812 года глазами современников

Приближаясь к Донскому монастырю, мы дрожали от страха, опасаясь, как бы не попасть в плен неприятелям, ибо в этом монастыре стоял французский военачальник, окруженный стражею; впрочем, под покровом темной ночи прошли благополучно подле западной монастырской ограды, где видели в двух местах огонь: с северо-западной башни и на ограде.

Наконец вышли из Москвы — и перекрестились. За валом на огородах нарыли для подкрепления себе картофелю и пошли при свете от пожаров, в разных местах около Москвы, на деревню Котлы, потом к Царицыну. На этой дороге остановил нас проезжий француз, расположившийся ночевать в овраге, и спросил по-русски: кто мы, далеко ли отсюда Москва? И за сим отпустил нас.

Часу во 2-м ночи пришли мы в деревню Опарники, в 15 верстах от Москвы. Здесь по всей деревне крестьяне бродили кучами с криком и шумом. Не находя себе пристанища для ночлега в избах, которые наполнены были московскими жителями, я прилег в сенях одного дома на мешках с мукою и от усталости крепко заснул до рассвета.

Поутру попросили мы хозяина сварить нам картофелю, который у нас был в запасе. Хозяин с длинною седой бородою и большими усами, опершись на ухват перед печкою, проповедовал своим постояльцам разные нелепые предвещания из каких-то старообрядческих книг. «Вот, — говорил он, — исполнилось над нами древнее предсказание: в последнее время прилетят на Русь из-за моря гладные птицы с длинными хвостами, с железными носами, поклюют плоть человеческую и все развеют по воздуху. Горе, горе нам, грешным!» Не спросил я, в каких книгах написано столь грозное пророчество…

Московские епархиальные ведомости. 1871. № 41. 10 октября. С. 397–400; № 45. 7 ноября. С. 445–447.

А. И. Кромановская Рассказ бывшей крепостной М. Я. Кротковой

Нас было в Москве, при барыне, человек пятьдесят дворовых. Она сама уехала в степное имение, <…> взяла с собою человек десять прислуги. Лишь только проводили мы ее, стали все укладывать в доме. Видим, из Москвы все выезжают; наша сторонка совсем опустела, страх нас разобрал, и решились мы все спастись в Молоди и пожитки свои приготовили с собою увезти. Один только дворник, Петр Ефимов, объявил, что остается. «Что, — говорит, — за вздор! Не съест же меня француз!»

Прошел день, другой. Как ни заглянешь на улицу, тянутся обозы, а наших подвод нет как нет. Наконец приехали они после Семенова дня[129], а уж мы обедать собираемся. Обступили мы их на дворе, пока они лошадей откладывали, и расспрашиваем, не слыхали ли по дороге чего о французе.

Вдруг к нам в ворота несколько человек незнакомых, и кричат: «Француз в Москве! Так и валят полки за полками!» Мы взвыли, да уж раздумывать-то нечего; говорим: сейчас укладывать наше добро, и с Богом!

Бросились мы в людские, всякий за своим сундучком, а наши мужички, прости им Господи, заложили опять мигом лошадей и укатили назад, как приехали, порожняками. Этим временем кто-то из наших шел двором и стал их уговаривать: «Креста, мол, на вас нет! Ведь вас за нами выписывала барыня. Как же вы нас не подождете?» А они говорят: «Что вас ждать-то? Бог знает, сколько вы провозитесь: вас не спасем, да только сами попадем в беду». Да так и ускакали.

В горе мы ударились. Покойный батюшка говорит: «Уж если свои нас так обидели, чего ж нам от француза ждать? Оставаться здесь нечего, лучше нам идти пешком до Молодей».

Заперли мы все наше добро в застольную, перекрестились и сошли со двора. Не успели мы добраться до конца нашей улицы, — жили мы на Большой Басманной, — повстречались с нами два казака, и разговорились мы с ними, про свое горе рассказали. А они говорят: «Ступайте вы назад, благо недалеко от своего дома отошли: теперь неприятели по всему городу рассыпались и, может, от них какое озорничество будет, а к ночи авось они улягутся, тогда и ступайте себе с Богом: вернее будет». Да еще говорят: «Напрасно вы по Серпуховской дороге идете; слышно, все по Владимирской спасаются либо по Ярославской; видно, они безопаснее. Коли у вас там какой приют есть, и вы бы туда шли».

Послушались мы добрых людей и вернулись домой. Приют по Ярославской дороге у нас был: покойный наш барин Степан Егорович оставил дочке своей Арине Степановне, что у него от первой жены была, имение около Троицкой лавры, село Булаково. Ее там не было в то время, да все булаковские были нам свои люди, так что порешили мы идти в Булаково.

Хотелось нам тоже свои вещи спрятать, и на досуге вырыли мы большую яму в саду и все свои сундуки туда поставили. Потом запаслись хлебом, каждый завязал себе крупиц в платок, поужинали и сошли со двора, лишь проглянуло солнышко. На улицах все было тихо, мы живой души не встретили, точно весь город вымер, и местах в трех разгорались пожары.

Выбрались мы в поле через вал, а в заставу идти побоялись, думали, может, там французский караул стоит. По большой дороге шло народа видимо-невидимо, то же что мы, горемычные, свои головушки спасали.