Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

«В области “пайковства” Блок оказался большим неудачником. В еще худшем положении находился Андрей Белый и, в особенности, Аким Волынский, исхудавший и изнемогший до чрезвычайности и, нищий, приютившийся в богадельне “Дома искусства”, в своем последнем земном убежище. А был Волынский в то время почетным гражданином Флоренции (за свои труды о Леонардо да Винчи)… И мог бы получать в годы своих советских голодовок удивительный флорентийский бифштекс, болонский эскалоп, прослоенный пармской ветчиной с сыром, и прочие чудеса итальянской кухни за сущие гроши… Где, где?! Конечно, в Италии, если бы там жил Волынский!..»

«Многие из нас, впрочем, не жаловались, – продолжает свой рассказ Анненков. – Я получал общий гражданский, так называемый голодный паек. Затем “ученый” паек, в качестве профессора Академии художеств. Кроме того, я получал “милицейский” паек за то, что организовал культурно-просветительскую студию для милиционеров, где престарелый сенатор Кони объяснял основы уголовного права, а балерина обучала милиционеров пластическим танцам… Я получал еще “усиленный паек Балтфлота”, просто так, за дружбу с моряками, и, наконец, самый щедрый паек “матери, кормящей грудью” за то, что в родительном центре “Капли молока имени Розы Люксембург” читал акушеркам лекции по истории литературы…»

Так и хочется сказать: революция, но пайки, привилегии… а как же всеобщее равенство и братство? Или по Шекспиру: все слова, слова, слова?!.

Ну а читателю пора расставаться с Юрием Анненковым и, если не надоело, продолжать читать Юрия Безелянского. Кого он там еще представил в своем третьем ряду?

* * *

Арсений Несмелов (настоящая фамилия – Митропольский. 1889, Москва – осень 1945, Гродековская пересылка около Владивостока). Поэт.

Участник Первой мировой и Гражданской войн. С армией Колчака отступал через Сибирь. В 1921 году Несмелов перешел советско-китайскую границу.

Иду. Над порослью вечернею
Пустое небо цвета льда.
И вот со вздохом облегчения:
«Прощайте, знаю: навсегда!»

Жил в Харбине, печатался под псевдонимами, в том числе и под таким: тётя Розга. Был одним из очень немногих русских дальневосточных поэтов, чье творчество вызывало интерес в Европе и в Америке. Писал прозу. Роман «Продавцы строк», к сожалению, полностью не опубликован. Многие книги были напечатаны в Китае, в том числе «Без России» (1931). В августе 1945 года Несмелов был схвачен группой СМЕРШ, где его ждала смерть. Прожил 56 лет.

Пять рукопожатий за неделю,
Разлетится столько юных стай!..
…Мы – умрем, а молодняк поделят —
Франция, Америка, Китай.

А вот строки из стихов о Харбине:

Как чума, тревога бродит, —
Гул лихих годин…
Рок черту свою проводит
Близ тебя, Харбин.

Взрывы дальние, глухие,

Алый взлет огня, —
Вот и нет тебя, Россия,
Государыня!

Мало воздуха и света,

Думаем, молчим,
На осколке мы планеты
В будущее мчим…

Добавим еще четыре строки – начало стихотворения «Флейта и барабан»:

У губ твоих, у рук твоих… У глаз,
В их погребах, в решетчатом их вырезе, —
Сияние, молчание и мгла.
И эту мглу – о светочи! – не выразить…

* * *

Еще один удивительный эмигрант – Владимир Дитерихс фон Дитрихштейн (1889, Петербургская губерния – 1967, Милур, Франция).

Происходил из старинного дворянского рода, в генеалогическом древе – крестоносцы. А так русский поэт. Увлекался Сологубом и Блоком, был близок к Бунину.

Пошел по стопам отца, окончил кавалерийское училище и служил в лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Воевал в Первую мировую войну. Монархист по убеждениям, однако свою книгу стихов в 1917 году назвал неожиданно: «Тихая свирель». Последняя книга в России – «Кавалерийское кочевье». Воевал за белых. А дальше эмиграция, жил на севере Франции, последние годы провел в Бельгии в деревенской глуши. Жена Бунина Муромцева назвала Дитерихса «милым и блаженным человеком из ушедшего мира». Ему все время снилось прошлое:

Со стен глядят фамильные портреты,
Я узнаю знакомые черты.
Вы в жизни были милые эстеты,
Поклонники бессмертной красоты.

В глухом поместье жили старым строем,

Свидетели российских славных дел.
Объятый вашим благостным покоем,
Приемлю просто горький наш удел.