Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Действительно, горький удел – без боевого коня лейб-гвардии, да еще на чужбине, без поместий, слуг и фамильных портретов. Остается только вспоминать и вспоминать:

В безмолвии вечера снова Былое встает в полумгле…

Еще одна судьба с причудливыми поворотами и неожиданными изгибами.

Владимир Львович Корвин-Пиотровский (1891, Белая Церковь – 1966, Лос-Анджелес, США). Разумеется, дворянин. Но главное – поэт, драматург (сб. пьес «Беатриче»).

В период Первой мировой войны – артиллерийский офицер, в Гражданскую – сражался на стороне белых. С 1920-го в эмиграции. В Берлине работал таксистом, встречался с Романом Булем и «любил поговорить о древнем роде Корвиных, напомнить о венгерском короле Матвее Корвине (1478) и о “правах” его, Владимира Корвина, на венгерский престол». Крутил тем временем руль авто, писал стихи и входил в литературный кружок «Веретено» вместе с Г. Струве, Сириным (Набоковым) и др.

В 1939 году Корвин-Пиотровский переехал в Париж. В годы Второй мировой войны – участник Сопротивления, просидел 10 месяцев в гестаповской тюрьме и чудом остался жив, несмотря на вынесенный ему смертный приговор. Позднее об этом времени написал стихи:

Но, рабством длительным наскуча,
Я углем на стене тайком
Рисую море, лес и тучу,
Ладью на берегу морском…

Морской лазурью воздух тронут,

Кипит веселая корма,
И в белой пене тонут, тонут
Окно, решетка и тюрьма.

После войны Корвин издал сборник «Воздушный змей» (1950) и стал, как Ладинский, Вадим Андреев и некоторые другие, «советским патриотом». Печатался в просоветских изданиях, поговаривал о возвращении на родину. А в итоге – переехал в США, много печатался в «Новом журнале». Умер от болезни сердца в Калифорнии, в 75 лет. Вот начало одного из стихотворений (1937):

Когда с работы он идет,
Устало разминая ноги,
Когда у стойки пиво пьет,
Бранит погоду и налоги, —

Кто в резких бороздах чела

Отыщет след страстей мятежных?
Кто в черноте одежд небрежных
Узнает тусклый след крыла?

Увы, над гулкой бездной мира

Тысячелетия прошли,
Изгнанник вольного эфира
Стал пленным пасынком земли…

И вот еще удивительные строки, – исторические и любовные одновременно: польский город Самбор… «Мазурка до хрипа, до смерти и эти / Признанья летающих рук…»

Не надо, не надо, – я знаю заране, —
Измена в аллее пустой, —
Струя иль змея в говорливом фонтане
Блестит чешуей золотой.

Ночь музыкой душит – и флейты, и трубы,

В две скрипки поют соловьи,
Дай сердце, Марина, дай жаркие губы,
Дай легкие руки твои.

Сад гибелью дышит, – недаром мне снится

Под бархатной маской змея, —
Марина, Марина, Марина, царица,
Марина, царица моя.

Мать Мария – истинная христианка XX века

Мать Мария (Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, урожденная Пиленко. 1891, Рига – 1945, Равенсбрюк, фашистский концлагерь). Поэт, публицист, общественно-религиозный деятель.

Героическая женщина с драматической судьбой. Входила в «Цех поэтов», дружила с Ахматовой, посещала «Башню» Вячеслава Иванова, написала статью «Встречи с Блоком» – это первая часть жизни. А вторая связана с политикой: член партии эсеров, городская голова Анапы, в 1919 году вместе со вторым мужем, Скобцовым-Кондратьевым, казачьим деятелем, эмигрировала из России. С 1923 года жила в Париже. Помимо литературной деятельности вела миссионерскую и просветительскую работу среди русских эмигрантов.

В 1932 году после церковного развода со Скобцовым стала монахиней, приняв при постриге имя Мария, после чего, печатаясь, подписывалась: мать Мария. В 1937 году вышел сборник религиозной поэзии «Стихи». Основала в Париже центр социальной помощи – братство «Православное дело». На улице Дурмель оборудовала церковь. Многое делала сама, своими руками…

Третья часть жизни: оккупация Парижа. Во время массового еврейского погрома 1942 года, когда тысячи евреев, включая детей, были загнаны на стадион, мать Мария пробралась туда и спасла нескольких детей.