Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Еще одно письмо Терапиано, 3 октября 1961-го: «Смоленского питают искусственно, поддерживая какими-то впрыскиваниями, всё еще борется с болезнью. К нему давно уже никого не пускают, время от времени жена извещает друзей о нем. Какой мучительный конец – а поэт он талантливый, его стихи звучат…»

Осталось немного – миражи
в прозрачной пустыне,
Далекие звезды и несколько тоненьких книг,
Осталась мечта, что тоской называется ныне,
Остался до смерти короткий и призрачный миг.

Но все-таки что-то осталось от жизни безумной,

От дней и ночей, от бессонниц, от яви и снов.
Есть Бог надо мной, справедливый, печальный, разумный,
И агнец заколот для трапезы блудных сынов.

Из нищей мансарды, из лютого холода ночи,

Из боли и голода, страха, позора и зла
Я выйду на пир, и увижу отцовские очи,
И где-нибудь сяду, у самого края стола.

22 октября: «Смоленский еще жив».

8 ноября 1961 года – последний жизненный день Владимира Смоленского. Он умер на 61-м году. 24 ноября Терапиано сообщает своему адресату: «Очень расстроились мы с И.В. (Одоевцевой) по поводу смерти Смоленского. И в моей литературной жизни до войны, и в ее – после войны Смоленский занимал свое место».

В книге «Наедине», вышедшей задолго до кончины, Смоленский в предчувствии ее писал:

В томлении смертном на смятой постели,
Хрипя, задыхаясь, томясь
От боли и страха… Но ангелы пели,
Над комнатой душной кружась.

Никто их не видел и пенья не слышал —

Все знают, что ангелов нет —
Томилась душа и стонала всё тише,
И гаснул за окнами свет.

Но ангелы пели, кружась над душою,

Целуя запекшийся рот,
О вечном блаженстве, о вечном покое,
О славе надзвездных высот.

Поэты магическим образом предвидят свой конец. Помните «Сон» Лермонтова?

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я…

Владимир Смоленский точно знал, что не среди гор и не со свинцом в груди, а на смятой постели дома закончит дни от мучительной болезни…

Смертельно больного Смоленского навестила приехавшая из Америки Берберова. Смоленский не мог говорить и общался с помощью таблички, на которой писал короткие фразы: «Умираю… Теперь уже, наверное, скоро».

После смерти Смоленского остались жена, Таисия, и сын. Жена ходила за ним и день и ночь и понимала по его лицу его мысли и желания. После смерти Смоленского она издала его последнюю книгу стихов.

Как лебедь, медленно скользящий
По зеркалу озерных вод,
Как сокол, в облаках парящий,
Мой призрачный, ненастоящий,
Мой выдуманный мир плывет…

Мнения, оценки

Русские поэты в Париже часто подпадают под определение «Парижская нота». Но нота у всех была разная: нео-акмеизм Ладинского, «под Пушкина» писал Пиотровский, у Смоленского находили «смесь Блока с Вертинским», и т. д. Но следует сказать, что трудные условия эмигрантской жизни не дали практически никому раскрыться и развиться в нечто цельное и самостоятельное.

В статье «Поэзия и поэты» (1950) Георгий Иванов отмечал: «В среде старой эмиграции новые таланты появляются все реже и реже. Да и откуда им взяться? Уже задолго до войны эмигрантская поэзия «стабилизировалась»: на приток новых махнули рукой, стараясь сберечь то, что есть, и довольствуясь этим…».

И тот же Георгий Иванов заметил стихи Смоленского и даже посчитал его «новой восходящей звездой».

«Главным в жизни Смоленского, – вспоминал позднее Терапиано, – были стихи, точнее, та стихия, которая вдруг в нем начинала звучать и возносить его… Здесь и метафизика, и смерть, и любовь, и напряженная воля к жизни».

При жизни Смоленского Терапиано отмечал, что «широкая публика не понимает» Георгия Иванова, а любит Смоленского за его мелодекламацию с надрывом, именно так Смоленский читал свои стихи, выступая перед аудиторией.