Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Полузабытая отрада,
Ночной попойки благодать:
Хлебнешь – и ничего не надо,
Хлебнешь – и хочется опять.

И жизнь перед нетрезвым взглядом

Глубоко так обнажена,
Как эта гибкая спина
У женщины, сидящей рядом.

Я вижу тонкого хребта

Перебегающие звенья,
К ним припадаю на мгновенье —
И пудра мне пылит уста…

Смеется легкое созданье,

А мне отрадно сочетать
Неутешительное знанье
С блаженством ничего не знать.

И еще Ходасевич:

Играю в карты, пью вино,
С людьми живу – и лба не хмурю,
Ведь знаю: сердце все равно
Летит в излюбленную бурю…

У Смоленского восприятие жизни подчас не лишено романтической подкладки, или, скажем по-другому, романтических надежд:

Мы вышли ранним утром
С тобой из кабака,
Мерцала перламутром
И золотом река,

Звезда еще сияла,

С огнем зари борясь,
И алым отливала
У подворотни грязь.

И облако, укором

Или надеждой мне,
Божественным узором
Летело в вышине.

И было в синей дали,

Прохладе и весне
Все то, о чем мечтали,
Что видели во сне.

Мечты, сны, фантазии… А явь? Реальность или, как ныне говорят, реал? Тут без разночтения, без разнопонимания. О мире Смоленский говорит категорично:

Он мне невыносим. Люблю
Божественное опьяненье,
Оно подобно вдохновенью,
Я звуки тайные ловлю…

Ходасевич и Смоленский

Владислав Ходасевич на 15 лет старше Владимира Смоленского. У них были отношения учителя и ученика. Но Смоленский не был единственным учеником и почитал Владислава Фелициановича настоящим мэтром. Смоленский понял истинную душу поэзии Ходасевича:

…Чуть слышно, сквозь мечту и бред,
Им говоришь, как эта жизнь земная.

Смоленский успел написать несколько литературоведческих статей, в том числе посвященных Блоку и Ходасевичу. Ну, об отношении Ходасевича к Смоленскому можно судить по его письму к Берберовой (июнь 1937): «Я сижу дома – либо играю в карты. Литература мне омерзела вдребезги, теперь уже и старшая, и младшая. Сохраняю остатки нежности к Смоленскому (читал мне чудесные стихи)».

Какие? Может быть, эти?

Огромный мир, объятый мглой и сном,
Где, ни начала, ни конца не зная,
Мы, задыхаясь в тесноте, живем,
О счастье и бессмертии мечтая.

Он скуден, тленен и неразрушим.

Закрой глаза – есть мир иной над нами.

В котором ты – полночная звезда,

Застывшая в сиянье и молчанье,
В котором я – прозрачная вода,
В которой отражается сиянье.

Над миром этим – мир совсем иной,

Совсем прозрачный и совсем простой.

А может быть, Ходасевичу понравились строки Смоленского об их общей родине – России, о советских порядках, о концлагерях в Соловках и других гибельных местах?