Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Они живут – нет, умирают – там,
Где льды, и льды, и мгла плывет над льдами,
И смерть из мглы слетает к их сердцам
И кружит, кружит, кружит над сердцами.

Они молчат. Снег заметает след —

Но в мире нет ни боли, ни печали,
Отчаянья такого в мире нет,
Которого б они не знали.

Дрожа во мгле и стуже, день и ночь

Их сторожит безумие тупое,
И нет конца, и некому помочь,
И равнодушно небо ледяное.

Но для того тебя избрал Господь

И научил тебя смотреть и слушать,
Чтоб ты жалел терзаемую плоть,
Любил изнемогающие души.

Он для того тебя оставил жить

И наградил свободою и лирой,
Чтоб мог ты за молчащих говорить
О жалости безжалостному миру.

Концлагеря – это крайность. А быт – повседневность, которая тоже калечит и убивает людей. Не о крайностях, о реальной мирной жизни кричал подчас Ходасевич:

Мне невозможно быть собой,
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Идет безрукий в синема…

Жизнь идет вперебивку, меняя минуты отчаяния и печали на минуты тихой радости и даже бурного счастья.

Событием стало появление в Париже самого удачного прозаика русской эмиграции Владимира Набокова, который говорил про себя:

меня страшатся потому,
что зол я, холоден и весел,
что не служу я никому,
что жизнь и честь мою возвесил
на пушкинских весах…

И вот в воскресенье 23 октября 1932 года (Бог ты мой, а я в Москве, и мне всего идет восьмой месяц, и, наверное, мама еще кормит меня грудью…) в квартире Ходасевича собрались Берберова, Терапиано, Смоленский и Владимир Вейдле с женой – приветствовать Владимира Набокова.

А спустя шесть лет, в 1938 году, в Париже в Русском театре шел спектакль по пьесе Набокова (тогда Сирина) – «Событие». В нем играли исключительно русские, но не только актеры, и одну из ролей сыграл Владимир Смоленский.

Уже после ухода Ходасевича в октябре 1944 года собрались поэты (из числа живых) в кафе «Грийон», и Берберова в своем дневнике вспоминала, как лет пятнадцать назад они гуляли в Тюильри веселой поэтической компанией: Ходасевич, она, Смоленский, Кнут и Юрий Мандельштам: «Все были немножко влюблены в меня, и я была немножко влюблена во всех».

Еще один русский парижанин – Юрий Терапиано, поэт, прозаик, критик, в переписке со своим коллегой Владимиром Марковым отмечал, что «перебирая бумаги, от нечего делать, наткнулся на пачку старых фотографий 1926 года. Ходасевич – еще с длинными волосами, Берберова, Кнут, Смоленский, Мандельштам (Юра)… “те годы!” – стало очень грустно». Оно и понятно: молодость, судьба, смерть.

Из той компании первым уйдет Ходасевич – 14 июля 1939 года в возрасте 53 лет. Гроб с колесницы до могилы несли Смоленский, Мандельштам, Вейдле и другие близкие к покойному поэту люди.

Спустя пять лет Смоленский напишет строки, посвященные Ходасевичу:

Страшно мне и горько в этом мире,
Холодно среди могильных плит —
Ты всю жизнь душой склонялся к лире,
Жизнь ушла, а лира всё звучит…

Классическая лира Владислава Ходасевича.

Болезнь и смерть

Что значит для поэта – потерять голос? Катастрофа. Так потерял голос один из звонких поэтов, наш современник Андрей Вознесенский. Такая беда случилась и с Владимиром Смоленским.

15 апреля 1960 года Юрий Терапиано сообщает Маркову: «Смоленский, как я слышал, еще не говорит, но ему вставили серебряную трубку (как в свое время о. Сергию Булгакову, который мог кое-как после этого говорить)…»

Из письма от 3 ноября 1960 года: «…летом покончил с собой Ю. Одарченко. В. Смоленский сейчас находится в таком ужасном состоянии, что просто в отчаянье можно прийти – отказался от второй операции (понимаю его!) и пьет, но к тому же еще – пьет с надрывом, с ненавистью ко всем, всё и всех ругает. Это, конечно, от отчаянья. Но жаль, что так озлобился. А осудить его – язык не поворачивается: “а если б тебя самого?..”»

Параллельно в этом письме Терапиано сообщает о нездоровье Ирины Одоевцевой, но она пережила всех русских сочинителей в Париже. Ушла из жизни в возрасте 95 лет в Ленинграде – перебравшись с берегов Сены на берега Невы…