Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Критика разделилась на два лагеря: одна часть хвалила Смоленского, находя в нем и чистую лирику, и много оригинального. А другая часть отмечала: «Нет, это не настоящие слова, не настоящее волнение, не настоящие стихи – это только поэтическая фальсификация» (так, в частности, написано в «Русских записках» 1938 года). Некоторые критики видели в творчестве Смоленского влияние Блока («Простишь ли мне мои метели, / мой бред, поэзию и мрак?»), находя в стихах Смоленского много бреда и мрака.

Проницательный поэт и русский парижанин Кирилл Померанцев в статье «Оправдание поражения», посвященной творчеству Георгия Иванова, Владимира Смоленского и Юрия Одарченко, отмечает, что Смоленский – самый «лермонтовский» из всех эмигрантских поэтов. Что у Смоленского, как правило, два содержания – одно смысловое, другое музыкальное, как у Михаила Юрьевича. Нет в стихах неизменного Демона, но обязательно присутствует Бог, ангелы, небеса, звезды, иной мир и прочий космизм. И непременно – «и скушно, и грустно». Неуютно и одиноко. И поэтому -

Я давно измучился вконец
В мутных днях, которым нет конца…
Медленно летит во мгле свинец
В сердце из свинца.

Разве не лермонтовский мотив?..

Не плачь. Молчи. Последний свет погас.
Сейчас конец – пойми – сейчас над нами
Бессильно вздрогнет и угаснет пламя,
И тьма падет, и тьма поглотит нас.

Господи, – воскликнет читатель, – как всё беспросветно и мрачно. А можно ли повеселее, про любовь, например? Пожалуйста. Вот коротенькое стихотворение Смоленского, «веселенькое», но полное какого-то скрытого смысла:

Любимая моя живет в Китае,
В высокой башне обо мне мечтая.
И, может быть, она уже стареет…
За годом год, за ветром ветер веет,
Раскосые кругом проходят люди —
Но нет меня и никогда не будет
У маленькой, у желтоватой груди.

Да. Повеселились. И снова предлагаемый Смоленским бег от действительности:

Закрой плотнее дверь, глаза закрой,
Забудь, что ты живешь, забудь, не думай,
Отгородись от неба слепотой
И глухотою от земного шума.

Или выйди на дорогу, где «сквозь туман кремнистый путь блестит» и где «пустыня внемлет Богу». Или по Тютчеву: «Молчи, скрывайся и таи / И чувства, мечты свои…». Эту перекличку поэтов можно продолжать до бесконечности, от Лермонтова до Бродского. Иронично-саркастический Иосиф Бродский настоятельно советовал в начале 70-х годов прошлого века:

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно всё, особенно – возглас счастья.
Только в уборную – и сразу же возвращайся…
……………………..
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Одни и те же проблемы веками стоят перед человеком, и особенно перед философами и рефлексирующими поэтами: как примириться с несправедливым и жестоким миром, приправленным изрядной долей абсурда в XXI веке? Никто не знает ответа на этот вопрос, и поэтому вернемся к началу…Так что сказать в финале о творчестве Владимира Смоленского?

Конечно, среди гигантов Серебряного века он остался в тени Бальмонта, Блока, Белого, Ходасевича, Цветаевой, Гумилева, Ахматовой и других мэтров. И в этой связи уместно процитировать концовку одной публикации моего любимого Георгия Иванова: «…Излишней восторженностью я никогда не отличался и к большинству моих современников – хотя бы и весьма превознесенных – отношусь скорее как Грушенька Достоевского: “А я вам, барышня, ручку не поцелую”.

Не надо целовать руку и Смоленского. Достаточно склонить голову в знак памяти и уважения.

22–27 июля 2015 года

* * *

Если по хронике рождений, то Кнут был старше Смоленского на один год.

Довид Кнут (настоящая фамилия Фихман. 1900, Кишинев – 1956, Тель-Авив). Приехал в Париж как эмигрант, в 1920 году, двадцати лет от роду. Зарабатывал на жизнь в какой-то таверне в Латинском квартале. Писал стихи и прозу, состоял в Союзе молодых поэтов и писателей. Входил в литературное объединение «Перекресток». Его лучшая книга – «Парижские ночи» (1932).