Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Берберова в своем «Курсиве» следовала этим правилам, хотя и допускала отклонения. И нашлось много ее критиков, к примеру, «товарищ» по эмиграции Роман Гуль отмечал, что книга – это «неорганизованный, многословный, тяжеловесный и… скучный опус».

Другие считают, что это «блестящий портрет русской эмиграции 20-40-х годов». Споры не стихают по сей день: кому-то не нравится несколько шаржированный образ Бунина, кто-то спорит с оценками Мережковского в связи с его коллаборационизмом. Но разве в этом дело? Точность не дана никому! Важно другое: драгоценная память, которой переполнена книга Берберовой. Примечателен отрывок из дневника Нины Николаевны от декабря 1939 года, вставленный в «Курсив»:

«Итак, прошло не так много времени по смерти Блока, и люди уже не знают, кто такая Л.Д. Блок, а мы-то думали, что это будут знать все и всегда! Уплывает жизнь – малая и великая – и от драгоценных имен и эпох остается прах».

Эта запись Берберовой вызвана письмом одного студента, который не знал, кто такая была Люба Менделеева, жена Блока, и из-за чего произошла ссора между Блоком и Андреем Белым. Из-за Любы!..

Ну и последний аккорд. До 80-х годов советские люди о Берберовой не знали ничего, кроме того, что она была третьей женой Ходасевича, но когда она осенью 1989 года приехала в СССР, то ее знали уже многие, и это был триумфальный приезд. Встречи, интервью, выступления: все хотели узнать как можно больше об авторе «Чайковского», «Железной женщины» и, конечно, «Курсив». Она поразила, пожалуй, всех сразу: своей подтянутостью, несмотря на возраст, огромной эрудицией, элегантностью и оригинальностью суждений. Одна только просьба – «не возите меня по кладбищам, не показывайте мне памятники и березку над прудом. Меня не интересуют могилы», – вызвала у некоторых оторопь: как так? Гробы и березки – это и есть родина…

В свою очередь, Берберова была поражена умонастроением своих бывших соотечественников: «Я удивляюсь несколько тому, что русские люди, живущие в Советском Союзе, сохранили тягу к некоторым мифам. Появились сомнения в причинах смерти Есенина и Маяковского. Или на одном вечере, когда я рассказывала о своей книге “Люди и ложи”, молодые люди кричали мне: что Троцкий был масон… Я стараюсь с этим бороться, называю документы, источники».

И, конечно, Берберову донимали: не хочет ли она вернуться на родину? Она ответила так: «Никогда об этом не думала. Наверное, нет – стара. Я живу в Принстоне. Там мне очень удобно…» И объяснила, почему удобно: комфорт, сервис, уважение. А что мы имели в СССР в 1989 году, не говорю о сегодняшних днях, но до них Берберова, к счастью, не дожила.

В 1996 году вышло второе издание «Курсив мой». В конце послесловия даны выдержки из писем и откликов. Вот одно из писем: «Жива ли Берберова? На этот раз я прочел ее книгу очень внимательно. Замечательная книга, тонкая, точная, трагическая, результат жизни, где человек все время углублялся, шел дальше, не засыхал. Это редко бывает… Иметь “Курсив” было моей мечтой».

Нина Берберова. Женщина из Серебряного века. Человек, обладавший смелостью быть собой.

* * *

Анатолий Величковский (1901, Варшава – 1981, Париж). Поэт. В 16 лет ушел в Добровольческую армию. Потом изгнание: Польша, Франция. Работал на металлургическом заводе в Каннах и ночным таксистом в Лионе. Первый поэтический сборник – «Лицом к лицу» (1952). Его творчество близко к поэтам «Парижской ноты». О своих книгах Величковский говорил:

«Ключ к моим стихам – отчаяние. Оно и сделало меня поэтом. Отчаяние – потеря родины, гибель старой России, гибель природы в наш технический век…» «Он чувствовал себя побежденным, – говорил о Величковском Юрий Иваск и добавлял: – Он находил в себе лирическую силу петь не только о горестях, но и о радостях».

Солнце греет, пахнут липы медом.
Мы идем в толпе других прохожих.
Перед нами Сена, блещут воды,
Длинный мост мы переходим тоже.

Смотрим вниз на быстрое теченье:

Пароход плывет в Медон с народом,
Ходят волны, выступает пена
Золотым углом за пароходом…

Плыть на этом пароходе белом,

Пить вино и прохлаждаться —
Много раз нам этого хотелось,
Только как-то не пришлось дождаться.

В жизни мы – как в голубом сиянье:

Все прекрасно, все цветет и блещет,
Но труднее даже подаянья
Достаются нам простые вещи.

Писал Величковский и рассказы, не без чеховского влияния…

* * *