Отель с привидениями

Голос Альфреда стал низким, а зрачки расширились, все лицо его будто светилось, излучая экстаз, когда он произносил последние слова. Пораженный и опечаленный, я не мог найти в себе сил возразить ему. Было бесполезно говорить об оптических иллюзиях и больном воображении. Любой разговор о естественных причинах, которые могли привести к невероятным совпадениям и событиям, о которых он рассказывал, только навредил бы. Как бы коротко ни упомянул он о своих чувствах и отношениях с мисс Элмсли, стало ясно, что единственная надежда для несчастной девушки, что любила Альфреда больше, чем жизнь, и знала лучше любого из живущих, заключалась в том, чтобы отнестись к его наваждению как к реальности. Как отчаянно она верила, что сможет вернуть его к нормальной жизни! С каким упорством приносила себя в жертву его мрачным фантазиям в надежде на счастливое будущее, которое может никогда не настать. Я не был близко знаком с мисс Элмсли, но мое сердце разрывалось при мысли о том, что ей уже пришлось пережить и еще предстояло.

– Меня называют Безумный Монктон! – воскликнул он неожиданно после затянувшейся паузы. – И здесь, и в Англии все, кроме Ады и тебя, считают, что я не в себе. Она была моим спасением, и ты тоже спасешь меня. Когда я впервые встретил тебя там, на вилле, что-то подсказало мне, что так и будет. Я боролся с желанием доверить тебе мою тайну, пока не увидел сегодня на балу; призрак как будто тянул меня к тебе, когда ты уединенно стоял в залитой луной комнате. Теперь расскажи мне, как ты думаешь, стоит начать поиски места дуэли? Если выехать завтра же утром, с чего начать? Куда отправиться?

Он снова умолк. Силы явно оставили его, а сознание утратило ясность.

– Что мне делать? Я не помню… Ты теперь знаешь все, помоги мне. Я раздавлен и не справлюсь сам.

Его речь превратилась в невнятное бормотание, что-то насчет того, что его обязательно постигнет неудача, если он отправится на границу в одиночку, что промедление подобно смерти. Затем он попытался произнести «Ада», но на первом же звуке ее имени голос Альфреда сорвался, он резко отвернулся, слезы брызнули из глаз.

Жалость к нему в этот момент взяла верх над здравым смыслом, и, не размышляя о возможных последствиях, я пообещал поддержать его во всех начинаниях и сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Монктон поднял на меня взгляд и схватил за руку, его лицо светилось такой дикой радостью победителя, что я тут же пожалел о своей опрометчивости, но было уже поздно, я не мог забрать свои слова обратно. Лучшее, что теперь можно было сделать, – не раздражать его более, постараться успокоить, а потом уйти и взвешенно обдумать все случившееся и дальнейшие перспективы самому.

– Да, да, – отвечал он на мои слова. – За меня не беспокойся. Теперь, когда я уверен в твоей поддержке, то смогу сохранить спокойствие и выдержку в любых обстоятельствах. Я уже настолько привык к призраку, что его присутствие вовсе не беспокоит меня, кроме особых случаев. А еще вот эти письма – бальзам для моего израненного сердца и лекарство от всех душевных болезней. Это письма от Ады, я перечитываю их, когда несчастья, свалившиеся на меня, грозят сломить меня. Те полчаса, на которые я просил тебя задержаться, я провел за перечитыванием писем в попытке подготовиться к нашей встрече и разговору, и прочту их вновь, когда ты уйдешь. Так что, повторяю, за меня не беспокойся. Уверен, с твоей помощью я наконец смогу достичь цели, и Ада будет благодарить тебя, как ты этого и заслуживаешь, когда мы вернемся в Англию. А если глупые неаполитанские обыватели будут в твоем присутствии называть меня безумцем, не обращай внимания и не спорь. Успех нашего предприятия расставит все по своим местам.

На этом мы расстались, и я обещал вернуться завтра рано утром.

Вернувшись в гостиницу, я понял, что любые попытки уснуть после услышанного и пережитого заранее обречены на провал. Я раскурил трубку, уселся у окна – созерцание умиротворенного пейзажа, залитого лунным светом, сообщило удивительную ясность моим мыслям – и принялся размышлять, как теперь лучше всего поступить. Очевидно, о том, чтобы обратиться к оставшимся в Англии друзьям Альфреда или врачам здесь, в Неаполе, не могло идти и речи. Я не мог убедить себя, что его безумие зашло так далеко, что это может оправдать предательство, которое я совершил бы, раскрывая доверенную мне тайну кому бы то ни было еще. С другой стороны, любые попытки отговорить его от поисков места дуэли и трупа дядюшки были обречены на провал после того, что я неосторожно пообещал. Сделав эти два вывода, я принялся ломать голову над единственным оставшимся вопросом – имел ли я моральное право помогать ему в этом необычном предприятии.