Отель с привидениями

– Ах, как прекрасно я проводил время, начав поиски. Как рад был бы я пережить его снова. Напряженное предвкушение, странные открытия, бурные фантазии, ужас перед неизведанным. Только представь: открываешь дверь в комнату, где ни единой живой души не было вот уже почти сотню лет; первый шаг в эту жуткую неподвижную тишину, наполненную тусклым светом, с трудом проникающим сквозь закрытые окна и полуистлевшие занавеси; истошный скрип половиц, которые кричат, как мягко ты бы ни ступал по ним; доспехи, шлемы, жутковатые гобелены, на которых вытканы события давно минувших дней, они словно подаются к тебе со стен, когда ты приближаешься к ним в первый раз; вообрази: ты взламываешь огромные ящики и окованные железом сундуки, не зная, какие ужасы могут поджидать тебя внутри; ты изучаешь час за часом их содержимое, пока сумерки не накрывают тебя с головой и темнота не заполняет все кругом страхом и одиночеством; как ты пытаешься уйти, но не можешь, будто что-то тебя держит; а ветер завывает снаружи, и тени сгущаются, грозя поглотить тебя и не выпустить никогда, – представь все это, и ты поймешь то восхищение, напряжение и ужас, которые я тогда испытывал.

Я действительно представил, и мое сердце сжалось: итог этих переживаний был прямо передо мной, и он был печален.

– Я продолжал поиски многие месяцы, то останавливаясь, то снова принимаясь искать. И куда бы я ни углубился, всегда находилось что-то, что влекло меня дальше. Жуткие признания в злодеяниях прошлого, ужасающие свидетельства пороков, которые были скрыты ото всех, кроме меня. Иногда эти открытия были связаны с конкретными местами или предметами в аббатстве, которые теперь обретали для меня свое собственное жуткое очарование, иногда – со старыми портретами в фамильной галерее, на которые я теперь боялся взглянуть, узнав, что творили изображенные на них предки. Бывало, находки приводили меня в такой ужас, что я зарекался продолжать поиски; но надолго меня никогда не хватало; через какое-то время соблазн вернуться к исследованию становился слишком силен, и я поддавался ему снова и снова. И наконец я нашел книгу, которая принадлежала монахам, а на отдельном чистом листе в ней было записано пророчество целиком. Это был первый успех, и он побудил меня углубиться в семейные документы. До тех самых пор мне не попадалось ничего, что могло бы пролить свет на происхождение таинственного портрета; но та же внутренняя убежденность, что изображенный на нем человек неотличим от дяди Стивена, подсказывала мне, что он тесно связан с пророчеством и должен знать больше, чем кто-либо другой. У меня не было никакой возможности связаться с ним и узнать, прав ли я в своем странном убеждении. Пока не явилось ужасное доказательство, что я вижу и сейчас в этой самой комнате.

Альфред умолк и пристально посмотрел на меня с подозрением во взгляде, а затем спросил, верю ли я тому, что он рассказывает. Я, ни секунды не колеблясь, отвечал, что верю. Это, по-видимому, его успокоило, и Монктон продолжал:

– Одним прекрасным февральским вечером я стоял в пустой комнате западной башни аббатства и любовался закатом. За мгновение до того, как солнце скрылось за горизонтом, произошло что-то неизъяснимое. Внезапно я ослеп и оглох, все мои чувства будто онемели. На меня опустилось какое-то полное самоотрешение; я не потерял сознание, нет, не упал и вообще не сдвинулся ни на йоту. Если бы это было возможно, я бы сказал, что моя душа на мгновение оставила тело, но я не умер; никак иначе описать это невозможно. В общем, в этом трансе или каталепсии, называй как хочешь, я простоял совершенно без сознания и без малейшего признака жизни в теле, пока не село солнце. Когда я пришел в себя и открыл глаза, напротив меня в неясном свете стоял призрак Стивена Монктона, ровно как он стоит сейчас рядом с тобой.

– Это было до того, как в Англии стало известно о дуэли?

– За две недели до первого известия о ней. Когда именно это произошло, нам не сообщили. Я узнал число из заметки во французской газете, которую показывал тебе. Если ты помнишь, бумага датирована двадцать вторым февраля, и там указано, что дуэль должна состояться через два дня. В тот вечер, что призрак явился мне впервые, я отметил в блокноте дату – это было двадцать четвертого февраля.

Он снова остановился, словно ожидая, что я что-нибудь скажу. Но мне было совершенно нечего ответить на его рассказ. Я не знал, что и думать-то.