Отель с привидениями

На последних словах его шепот стал почти совсем неслышным. Судя по направлению взгляда, он говорил с призраком. Явись тот призрак и мне, я бы испытал меньший ужас по сравнению с тем, что чувствовал, глядя на Альфреда, бессвязно бормочущего что-то в пустоту. Увиденное и услышанное поразило меня до глубины души, я вообще не думал, что что-то может произвести на меня такое впечатление. Меня охватил ужас перед Альфредом, и я невольно отступил на шаг.

Он мгновенно это заметил.

– Не уходи, умоляю тебя! Не уходи! Я напугал тебя? Ты мне не веришь? Свет кажется тебе слишком ярким? Я попросил тебя зажечь все свечи, потому что мне невыносимо видеть исходящее от призрака сияние, которым он окутывается после заката. А в темной комнате и подавно – вид того, как ты сидишь в его потустороннем свете, сводил меня с ума. Не уходи, не оставляй меня!

В его голосе звучало такое глубокое одиночество, а лицо выражало такое страдание, что острая жалость к другу привела меня в чувство. Я сел на место и сказал, что пробуду с ним столько, сколько он захочет.

– Спасибо! Моя благодарность не знает границ. Ты – само терпение и доброта, – сказал Альфред, сев обратно на место за столом. Спокойствие и вежливость вернулись к нему. – Теперь, когда я наконец признался в том ужасе, что преследует меня, где бы я ни очутился, рассказать оставшееся будет намного проще. Как я уже говорил, дядя Стивен, – на этих словах он резко дернул головой, но потом вновь уставился на стол, – так вот, дядя Стивен приезжал в Уинкот дважды, когда я был маленьким, и оба раза напугал меня до полусмерти. На самом деле он всего лишь поднял меня на руки и сказал пару слов – как мне потом рассказывали, по его меркам, весьма добродушно – и все равно, я был в ужасе. Может быть, виной тому был его гигантский рост, смуглый цвет лица, густая копна черных как смоль волос и такие же черные усы – его боялись все дети. А может, один только его вид произвел на меня какое-то влияние или впечатление, которое ребенком я не мог осознать, да и сейчас не могу объяснить. В любом случае еще долго после своего отъезда дядя Стивен являлся мне во сне, а наяву часто казалось, будто он притаился где-то в темноте коридора и готовится схватить меня своими огромными ручищами. Слуги и воспитатели узнали об этом и принялись пугать меня дядей Стивеном, когда я шалил или не слушался. Я рос, но страх и отвращение, которое я испытывал к человеку, которого давным-давно не видел, не исчезали. Я всегда начинал прислушиваться к разговорам родителей, если те упоминали дядино имя, – прислушиваться с безотчетным предчувствием, что что-то ужасное случилось с ним или должно случиться со мной. Это ощущение начало постепенно оставлять меня, только когда я остался в аббатстве один; а потом оно начало смешиваться с уже разгоревшемся во мне желанием узнать тайну пророчества о конце нашего семейства. Ты не теряешь нить моего рассказа?

– Что ты, я весь внимание!

– Так вот знай, что я нашел древнюю книгу в библиотеке, где автор цитировал строки пророчества в качестве курьеза. А на развороте была старая гравюра с изображением темноволосого человека, так сильно походившего на мои детские воспоминания о дяде Стивене, что я был совершенно ошеломлен. Тогда я спросил об этом отца – это было незадолго до его смерти, – он ничего не знал или сделал вид, что не знает; а позже, когда я упомянул пророчество, отец заговорил о чем-то другом с видимым раздражением. Я пошел к нашему священнику, но он повел себя точно так же, как и отец. Добавил, что гравюра была сделана задолго до рождения Стивена Монктона, а пророчество – ничего более, чем бессмысленные стишки. Я пытался спорить и спрашивал, если католики верят, что святые до сих пор существуют и могут творить чудеса, почему бы кому-нибудь из них не сохранить дар пророчества. Но священник в споры со мной вступать отказывался и добавлял, что у меня слишком живое воображение, которое нужно держать в узде, а не подзуживать размышлениями о всяких безделицах. Ясное дело, такие слова только разожгли мое любопытство. Я втайне решил отправиться в старую часть аббатства, где уже давно никто не жил, чтобы в семейных записях отыскать указание на то, кто же изображен на портрете, и когда впервые было произнесено и записано пророчество. Доводилось ли тебе оставаться надолго одному в заброшенном древнем доме с его гулкими полупустыми комнатами?

– Никогда! Одиночество такого рода совсем не в моем вкусе.