Отель с привидениями

Первое, что я увидел – был длинный продолговатый предмет, лежавший на козлах. Он весь был какого-то странного зелено-голубоватого цвета, а ближе к одному концу проступало какое-то жуткое подобие человеческого лица. Выступы, там, где у человека были бы нос и лоб, просматривались как-то неясно, будто скрытые чем-то. Затем я разглядел очертания грудной клетки, впадину под ней, торчащие угловатые коленки и жуткие, противоестественно вывернутые ступни. Я вгляделся внимательнее, мои глаза постепенно привыкали к тусклому свету, проникавшему через провалившуюся крышу. Сомнений не было: судя по длине от ног до головы, передо мной было мертвое тело – тело, когда-то укрытое тканью, и лежавшее в заброшенной пристройке на козлах под открытым небом достаточно долго, чтобы ткань начала гнить и покрываться плесенью, что и окрасило ее в мертвенно-голубой цвет.

Не знаю, сколько я стоял парализованный, не в силах оторвать взгляда от жуткой картины смерти, этих непогребенных человеческих останков, отравлявших неподвижный воздух и придававших оттенок гниения даже тусклому свету, нарушившему их покой. Я смутно помню глухой звук, возникший в отдалении меж деревьев, будто от поднимающегося ветерка; медленное приближение этого звука к тому месту, где я стоял; а потом сквозь пролом в крыше на тело медленно, беззвучно вращаясь в воздухе, опустился сухой листок. И я ощутил, как этот листок – как мал и незначителен он бы ни был – внезапно вернул меня к жизни, избавил от жуткого оцепенения, сковавшего разум. Я спустился с груды камней, сел на один из них и, проведя ладонью по лбу, с удивлением заметил, что весь покрылся испариной. Причиной сильнейшего потрясения, которое я испытал, было не только неожиданно явившееся мне жуткое зрелище. Слова Альфреда, что если мы сможем обнаружить тело его дяди, то оно будет непогребенным, живо вспомнились мне, как только я увидел козлы и жуткий предмет на них. Я был уверен, что нашел тело Стивена Монктона. Пророчество всплыло в памяти, от моей решимости и ясности мысли не осталось и следа, странная тянущая тоска, смутное предчувствие беды и неизъяснимый ужас наполнили меня суеверным страхом, когда я подумал о несчастном юноше, ожидавшем моего возвращения в маленьком городке. Через некоторое время я пришел в себя, во всем теле была слабость, а голова кружилась, будто после приступа сильнейшей физической боли.

Я поспешил обратно к воротам и нетерпеливо задергал цепочку звонка, подождал, подергал еще. Через некоторое время послышались шаркающие шаги.

Как раз на уровне моих глаз в воротах была небольшая сдвижная дверца, примерно в ладонь шириной. Ее отодвинули изнутри, и сквозь железную решетку на меня уставились тусклые светло-серые глаза. Послышался слабый хриплый голос:

– И что же вам может быть угодно?

– Я путешественник… – начал было я.

– В нашей жалкой обители нет совершенно ничего, что может заинтересовать путешественника.

– Я здесь не для того, чтобы любоваться достопримечательностями. Мне нужно задать очень важный вопрос, на который, как мне кажется, могут ответить в вашем монастыре. Или впустите меня, или хотя бы выйдите поговорить.

– Вы один?

– Совершенно.

– И с вами нет женщин?

– Ни единой.

Послышался звук отодвигаемого засова, ворота открылись, и передо мной появился очень старый, дряхлый и грязный монах-капуцин. Он смотрел с нескрываемым подозрением. Мое нетерпение и нервное возбуждение были слишком велики, чтобы начинать с общих фраз, поэтому я без обиняков рассказал монаху, что увидел, заглянув через дыру в стене пристройки, и напрямую спросил, чье это было тело и почему оно до сих пор не было захоронено.

Старый капуцин выслушал меня, не отводя подозрительного взгляда слезящихся глаз. В руках у него была старая жестяная табакерка, и, пока я говорил, он все пытался собрать оставшиеся там крошки табака, которых едва хватало на понюшку. Когда я закончил свою тираду, он покачал головой.

– Зрелище, конечно, жуткое там в пристройке, ничего не скажешь, я такого ужаса в жизни не видывал!

– Я не о том, как это выглядит! – перебил я его нетерпеливо. – Мне нужно знать, кто это, как он умер и почему не получил достойного погребения. Расскажите!

Монах наконец собрал остатки табака, медленно втянул воздух ноздрями, держа открытую табакерку близко-близко к лицу, чтобы не упустить ни крупицы, с явным удовольствием шмыгнул носом и снова уставился на меня, с еще большим подозрением, чем прежде.

– Да уж, – проговорил он, – жуткое зрелище в пристройке, просто жуткое.

Мне стоило невероятного усилия сохранить самообладание. Однако я справился с собой и не высказал несколько чрезвычайно нелестных мыслей обо всех итальянских монахах, которые вертелись у меня на языке, а вместо этого предпринял еще одну попытку преодолеть раздражающую скрытность старика. По счастливой случайности я и сам любил нюхательный табак, и с собой у меня была табакерка, полная отличной английской смеси, ее-то я и достал, предлагая в качестве подношения. Это было мое последнее средство.

– Я гляжу, у вас кончился табак. Не побрезгуйте угоститься моим.