Я попытался отвлечь друга, но безуспешно. Он указал на то место, где еще недавно был бриг, а теперь видны были только бесконечные волны.
– Пустое место в гробнице теперь останется пустым навсегда.
С этими словами он грустно, но твердо взглянул мне в глаза, потом отвел взгляд, подпер рукой подбородок и замолчал.
Ближе к вечеру нас подобрало торговое судно и доставило в испанскую Картахену. Всю дорогу до порта Альфред ни разу не поднял головы и не заговорил со мной первым. При этом, как я с тревогой заметил, сам с собой он говорил много и бессвязно – раз за разом повторяя строки древнего пророчества – о пустом месте в гробнице и на разные лады произнося имя несчастной девушки, ожидавшей его в Англии. И это были еще не все тревожные признаки. К концу путешествия его начало бросать то в жар, то в озноб, но я по глупости решил, что это просто лихорадка. Однако вскоре после того, как мы сошли на берег, Альфреду стало настолько плохо, что я постарался привести к его постели лучших врачей, что смог найти в Картахене. Пару дней, как это обычно бывает, медики спорили, что именно стало причиной болезни, однако вскоре тревожные симптомы стали однозначны. Врачи сошлись во мнении, что у Альфреда воспаление мозга и его жизнь в опасности.
Я был ошеломлен и опечален и совершенно не понимал, что делать теперь, когда от меня одного зависела жизнь Альфреда. В конце концов я решил написать до сих пор жившему в Уинкоте старому священнику, учителю несчастного. В письме я рассказал обо всем, что мы пережили, попросил как можно мягче передать мрачные новости мисс Элмсли и заверил, что твердо решил остаться с Альфредом до конца.
Отправив письмо и послав в Гибралтар за лучшим английским врачом, мне казалось, что я сделал все, что мог, и теперь остается только ждать и надеяться.
В грусти и тревоге проводил я час за часом у постели моего бедного друга. Снова и снова меня одолевали сомнения, а стоило ли вообще поддерживать его безумную идею и отправляться на поиски тела. Однако все те же соображения, что посещали меня после первого разговора с Альфредом, снова приходили на ум и казались столь же убедительными. Наша экспедиция была единственным способом ускорить его возвращение в Англию к ожидавшей его мисс Элмсли. И не моя вина в том, что катастрофа, которую никто не мог предсказать, разрушила все его и все мои планы. Однако теперь, когда худшее уже произошло и последствия были необратимы, как лечить его душевное расстройство, если он сможет вернуть здоровье телесное?
Я размышлял о наследственном пороке в его душевной организации, о том сильном испуге, причиной которого стал Стивен Монктон и от которого Альфред так и не смог оправиться; о затворнической жизни в аббатстве, явно не пошедшей ему на пользу; об упорной вере в реальность привидения, которое, как Альфреду казалось, везде следовало за ним. Признаюсь, такие мысли заставили меня отчаяться в попытках поколебать суеверную убежденность Монктона в буквальной правдивости старого пророчества. Если цепочка удивительных совпадений, будто бы подтверждавших верность древних строк, даже на
Чем больше я об этом думал, тем глубже погружался в уныние. Чем чаще я слышал от прибывшего из Гибралтара английского врача: «Он идет на поправку от лихорадки, но вот навязчивая идея, что мучает его день и ночь, поглотила его разум. Она убьет его, если вы или еще кто-нибудь не найдете способ избавить пациента от наваждения», чем чаще я это слышал, тем острее сознавал свое бессилие и тем больше страшился любой мысли о безнадежном будущем.
Я ждал, что священник из Уинкота напишет мне в ответ. Каково же было мое удивление, а затем и облегчение, когда однажды на пороге гостиницы объявились два джентльмена, из которых один оказался тем самым старым священником, а второй – родственником миссис Элмсли.