Отель с привидениями

Монктон сказал мне много теплых слов в благодарность за оказанную помощь, однако просить, чтобы я отправился в Англию с ним, не стал. Тем приятнее было его удивление, когда я сам вызвался сопровождать его в плавании. После тех невероятных совпадений, что мне довелось увидеть, и невероятных открытий, которые явились мне с момента нашего знакомства в Неаполе, его великое предприятие стало одним из главных интересов в моей жизни на тот момент. Я не верил ни в призрака, ни в пророчество и, конечно, не разделял одержимости Альфреда, но не будет преувеличением сказать, что мне хотелось узнать, чем закончится наше удивительное приключение, не меньше, чем Монктону не терпелось поставить гроб с останками дядюшки в семейный склеп. Боюсь, что любопытство двигало мною не меньше, чем дружба, когда я предложил отправиться в Англию вместе с Альфредом.

Мы отплыли тихим и погожим днем.

Впервые с момента нашего знакомства Монктон был в отличном настроении. Он много говорил, шутил и смеялся, что я мрачен, потому что заранее боюсь морской болезни. На самом деле качки я не боялся, это была отговорка, чтобы не рассказывать другу о безотчетной подавленности, от которой я не мог избавиться с той ночи в Фонди. Все шло просто отлично, команда брига пребывала в отличном расположении духа. Капитан был доволен судном, матросы – итальянцы и мальтийцы – радовались легкой работе – плавание обещало быть недолгим, запасы полны, а жалованье, которое их ждало по возвращении, весьма высоким. И только у меня было тяжело на сердце. Не было ни единой разумной причины для меланхолии, и тем не менее я не мог от нее избавиться.

Поздним вечером первого дня в море я совершил открытие, которое еще больше пошатнуло мое душевное равновесие. Монктон был у себя в каюте, где на полу стоял ящик с гробом, а я – на палубе. Ветер стих, я лениво наблюдал, как паруса висят на реях и время от времени хлопают по мачтам, когда ко мне подошел капитан и отвел в сторону, чтобы наш разговор не мог услышать стоявший за штурвалом рулевой.

– Что-то не так с командой. Вы видели, как они все разом замолкли прямо перед закатом? – прошептал он мне на ухо.

Я вспомнил, что действительно, так оно и было, и ответил утвердительно.

– Среди матросов есть один юнга-мальтиец, – продолжал капитан. – Смышленый парнишка, но хорошим человеком я бы его не назвал. Так вот, сегодня он рассказывал команде, что в ящике, с которым путешествует ваш друг, гроб, а в гробу мертвец.

Я похолодел. Зная, как суеверны моряки – а уж про итальянцев и говорить нечего, – я позаботился, чтобы все на бриге считали, будто в доставленном на борт ящике мы перевозим драгоценную мраморную статую, которую мистер Монктон так ценит, что не спускает с нее глаз. Откуда мальтийский паренек мог узнать, что наша «статуя» на самом деле – человеческие останки? Поразмыслив, я заподозрил, что виноват во всем мог быть слуга Монктона – он свободно говорил по-итальянски и слыл неисправимым сплетником. Я потребовал у него сознаться, слуга стал отрицать, что проговорился, но я не поверил ему тогда и не верю до сих пор.

– Мелкий поганец не сознается, кто распустил этот слух про мертвеца, – сказал капитан. – Я в чужие дела не лезу, но мой вам совет: соберите команду на корме и объявите, что пацан врет, и не важно, что у вас там на самом деле в ящике. Эти простаки верят и в привидения, и в бог весть что еще. Некоторые уже открыто говорят, что никогда не подписали бы контракт, зная, что придется плыть с мертвецом, другие пока просто ворчат, но, боюсь, застигни нас шторм – быть беде, если только вы или ваш друг не поставите парня на место. Матросы говорят, что если любой из вас даст слово чести, что мальтиец врет, они сами его высекут. Но если вы промолчите, то они так и будут верить каждому слову.

Капитан умолк и ждал моего ответа. Однако мне нечего было ему сказать. Ситуация была чрезвычайная, и я совершенно растерялся. Я ни на секунду и вообразить не мог дать слово чести, зная, что это будет заведомая ложь, да еще и приведет к тому, что мальчишку высекут розгами. Как еще можно было выйти из этого ужасного положения? Мне ничего в голову не приходило. Я поблагодарил капитана за заботу о наших интересах, обещал подумать, что делать, и умолял ни слова не говорить Альфреду обо всем этом. Он мрачно пообещал держать язык за зубами и удалился.

Мы надеялись, что утром задует свежий ветер, но штиль продолжался. Ближе к полудню установилась невыносимая духота, а море стало зеркально гладким. Я заметил, что капитан то и дело с волнением смотрит на горизонт, где в бескрайней голубизне неба виднелось небольшое темное облачко, и спросил, принесет ли оно ветер.