– Больше, чем нужно, – коротко бросил капитан. А потом, к моему удивлению, скомандовал спустить паруса. Матросы принялись выполнять команду так мрачно и медленно, с таким количеством недовольного ворчания, что стало ясно, насколько они не в духе. А по ругани и угрозам, которыми их подгонял капитан, стало ясно, что нам угрожает опасность. Я взглянул за корму. Маленькое темное облачко превратилось в мутную косматую стену, горизонт резко потемнел.
– Сейчас налетит шквал, оглянуться не успеете, – сказал капитан. – Отправляйтесь лучше вниз, тут вы только мешаться будете.
Я спустился в каюту и предупредил Монктона, что нам предстоит. Он все еще расспрашивал меня о том, что я видел наверху, как налетел шторм. Небольшой бриг замер в напряжении, будто был готов развалиться, потом резко качнулся и снова замер, каждая дощечка тряслась и дрожала. За этим последовал резкий рывок, сбивший нас с ног, и оглушительный грохот, в каюту хлынула вода. Мы с трудом поднялись и, отплевываясь, выскочили на палубу. Бриг, как говорят моряки, встал лагом к волне и практически лежал на боку.
На палубе царил беспорядок и ничего не было понятно, кроме того, что мы находимся во власти волн. Но прежде, чем я смог разобраться, что происходит, с кормы раздался властный голос, при звуках которого крики и ругань матросов моментально умолкли. Говорили по-итальянски, но роковой смысл слов был все равно ясен: образовалась течь, и в трюм потоком хлынула морская вода. Капитан, впрочем, не растерялся. Он скомандовал нести топор и рубить фок-мачту, а часть матросов отправил откачивать воду из трюма.
Однако не успел он договорить, как команда взбунтовалась. Их главарь заявил, что пассажиры пусть делают все, что им заблагорассудится, но он и команда спускают шлюпку и спасаются, а проклятый корабль пусть идет ко дну вместе
– Альфред, мы не сможем ничего сделать с гробом, смирись, нужно спасаться, – воскликнул я.
– Спасайся сам, – выкрикнул Монктон, указывая рукой на палубу. – А моя жизнь закончится, как только этот гроб пойдет ко дну. Если корабль потонет, я в полном согласии с пророчеством тоже погибну.
Было ясно, что ни уговоров, ни разумных доводов он слушать не станет, и я вернулся наверх. Матросы расчищали палубу, чтобы закрепленную в центре шлюпку можно было подтащить к продавленному фальшборту и спустить на воду. Бриг лежал на боку, а капитан, сделав последнюю безуспешную попытку вернуть власть, молча смотрел на суетящихся моряков. Шторм тем временем начал утихать, и я поинтересовался, есть ли шанс выжить, оставшись на судне. Капитан ответил, что, подчиняйся ему команда, вероятность остаться в живых была весьма велика, но без матросов – никаких шансов. Не доверяя ни на секунду слуге Альфреда, я вкратце рассказал капитану, в каком состоянии находится разум моего несчастного друга, и спросил, могу ли я попросить его о помощи. Капитан кивнул, и мы вместе вернулись в каюту к Альфреду. И по сей день, мне больно вспоминать, на что нам пришлось пойти из-за помешательства Монктона. Мы скрутили его и силой выволокли на палубу. Матросы уже спустили лодку и готовы были отчалить. Сперва они не хотели брать нас на борт.
– Чертовы трусы! – заорал капитан. – Сейчас с нами есть мертвец или нет? Он пойдет на дно вместе с бригом! Кого вы боитесь, что не пускаете нас в лодку?
Это возымело действие, матросы устыдились и пустили нас.
Когда мы отплывали от тонущего брига, Альфред попытался вырваться, но я держал крепко, и он затих. Он молча сидел рядом, повесив голову, пока матросы налегали на весла, чтобы отойти от судна как можно скорее. Не пошевелился он, когда все, не сговариваясь, замерли и смотрели, как бриг погружается в воду. Все так же безмолвно и неподвижно наблюдал он, как волны заливают палубу и наконец весь корпус скрывается в пучине – только на мгновение Альфред нерешительно приподнялся, но потом сел и больше не вставал.
Бриг ушел на дно, унося с собой мрачный груз – утонул и навсегда оставил нас без того самого тела, что мы нашли почти что чудом, без этих ревностно оберегаемых останков, от сохранности которых странным образом зависели надежды и судьбы двух любящих друг друга людей. И ни следа не осталось на неспокойной воде.
Я заметил, что сидящего рядом со мной Монктона бьет дрожь, а себе под нос он медленно и грустно повторяет раз за разом имя: «Ада».