Отель с привидениями. Деньги миледи

– Это так, – глухо проговорил он. – Но мне есть что сказать в свое оправдание. Мужчины моих лет становятся обычно хорошими мужьями. Я посвятил бы всю мою жизнь тому, чтобы сделать вас счастливой, с гордостью выполнял бы каждое ваше желание. Не попрекайте меня годами: в молодости я не предавался распутству, и теперь вы найдете во мне больше нерастраченной нежности, чем в любом юноше. Подумайте: может быть, сердце, так безгранично преданное вам, заслуживает не одного только презрения? Я прожил жалкую, одинокую жизнь, но вы, Изабелла, – как легко вы могли бы наполнить ее радостью! Милая моя, со всеми вы любезны и добры. Зачем же вы так жестоки ко мне?

Голос его дрогнул. Наконец он нашел простые и ясные слова, которые тронули девушку. Уже она услышала его; уже душа ее всею своею нежностью и чистотой потянулась к нему… К несчастью, сам он оказался слишком взволнован, чтобы дать ей время собраться с мыслями. Ее молчание он истолковал превратно. Ему было невдомек, что, отворачиваясь на мгновение, она хотела лишь набраться духу, чтобы ответить.

– Вот как! – горестно воскликнул он, в свою очередь поворачиваясь к ней спиной. – У вас нет сердца!

Несправедливость этих слов больно задела девушку. В ней снова вскипела обида.

– Вам лучше знать, – заносчиво ответила она. – По всей вероятности, вы правы. Однако прошу вас не забывать, мистер Моуди, что, хоть у меня и нет сердца, все же я никогда не давала вам повода надеяться. Я повторяла снова и снова, что могу быть лишь вашим другом. Извольте помнить это на будущее. Не сомневаюсь, что найдется немало достойных женщин, которые сочтут за счастье выйти за вас. Примите мои наилучшие пожелания. Всего хорошего! Миледи будет беспокоиться, что меня долго нет. Пожалуйста, пропустите меня.

Однако снедаемый всепоглощающей страстью Моуди упрямо стоял перед дверью, заслоняя проход, и наконец из уст его исторгся недостойный упрек, вертевшийся на языке в продолжение всего разговора.

– Женщины не поступают с мужчинами, как вы со мною, не имея на то причины, – процедил он. – Вы умело хранили свою тайну, но рано или поздно все тайное становится явным! Я знаю, в чем тут дело, так же как и вы это знаете. Вы любите другого!

Кровь прилила к щекам Изабеллы, ее оскорбленная женская гордость взбунтовалась. Она даже не потрудилась высказывать свое презрение в словах, лишь надменно взглянула на Моуди и обронила:

– Позвольте мне пройти, сэр.

– Вы любите другого! – повторил он с пафосом. – Что ж вы не отпираетесь?

– Отпираться? – сверкнув глазами, переспросила она. – Чего ради? Или я не вольна любить, кого пожелаю?

Моуди смотрел на нее, видимо подбирая слова для ответа. В его лице появилась злая решимость, глаза потемнели, и, когда он снова заговорил, трагически воздетая рука его дрожала от затаенного гнева.

– Одно скажу вам напоследок, – произнес он. – Коли мне не бывать вашим мужем, так пусть и другой вас не получит. Остерегайтесь, Изабелла Миллер! А тому, кто стоит между нами, скажите: так просто я ему вас не отдам!

Она вздрогнула и побледнела, но лишь на миг: чувство собственного достоинства тотчас заставило ее поднять голову и бесстрашно взглянуть на него.

– Ах, вы угрожаете? – с презрительным спокойствием спросила она. – У вас странная манера объясняться в любви, мистер Моуди. Можете сколько угодно запугивать меня: это бесполезно. Когда вы овладеете собою, я готова выслушать ваши извинения. А сейчас, – продолжала она, указывая на стол леди Лидьярд, – вот письмо, которое я запечатала и оставила, как вы просили, на столе. Миледи, кажется, поручила его вам? Не пора ли вам приступить к своим обязанностям?

Убийственное хладнокровие возлюбленной совершенно сразило несчастного дворецкого. Ничего не ответив, он взял со стола письмо, машинально дошел до двери на лестницу, с порога обернулся посмотреть на Изабеллу, немного постоял, бледный и безмолвный, и удалился, так и не проронив ни слова.

Его неожиданное смирение и молчаливый уход вызвали в девушке невольное сочувствие. Едва она осталась одна, весь ее праведный гнев начисто пропал. Минуты не прошло, как за Моуди закрылась дверь, а она уж опять его жалела. Сказать по правде, эта волнующая сцена ничему не научила нашу героиню. Ей явно недоставало опыта, чтобы постичь, какая буря разыгрывается в душе немолодого мужчины, впервые познавшего муки любви. Попытайся Моуди украдкой сорвать поцелуй, она бы, разумеется, возмутилась, оттолкнула – и все-таки поняла бы его. Но эта необыкновенная серьезность, это волнение, внезапные вспышки ярости – все эти признаки истинной страсти, глубины которой он и сам не осознавал, лишь озадачивали ее.