Отец Феона. Тайна псалтыри

– Ложь! Твой командир – ротмистр Голеневский. Отведи меня к нему. Это важно.

От незнакомца исходила какая-то странная сила и уверенность, которая плохо вязалась с его положением пленённого разбойниками человека. Вёл он себя так, как будто он сам был здесь главный и любая попытка оспорить это положение неминуемо влекла за собой наказание сомневающимся. Его собеседник задумчиво погладил свою давно не знавшую хорошей стрижки эспаньолку, посмотрел на замерших в ожидании команды товарищей по разбойному ремеслу и произнёс, ухмыльнувшись:

– Ну хорошо, пан что-то слышал про ротмистра Голеневского, которым я не имею чести быть. Что же помешает мне пристрелить пана, и забыть о нашей встрече?

– Рассудок и здравый смысл. Вы солдат, а не бандит, а я не добыча, а спасение. Ну конечно при условии, что все здесь желают вернуться домой?

При этих словах разбойник вздрогнул и нахмурился. Впрочем, размышлял он не долго и приняв решение достал из-за пазухи чёрный платок.

– Поручик Лёшек Будила, к Вашим услугам – представился он незнакомцу и добавил, сухо цедя слова сквозь зубы, – Я завяжу Вам глаза. Надеюсь пан не будет против этой небольшой предосторожности?

– Нет, пан не будет против, – с иронией в голосе ответил незнакомец, скидывая капюшон и подставляя свои глаза под повязку, которую поручик крепко завязал у него на затылке.

– Я проделал слишком долгий путь, чтобы придавать значение таким мелочам.

Будила взял его за руку и как слепого поводырь повёл в чащу леса по тропе, едва различимой в густой, блестящей бусинами вечерней росы, траве. Они уже почти скрылись за деревьями, когда сзади раздался обиженный голос второго разбойника, оставленного незнакомцем следить за своей кобылой.

– Co ty jeszcze chcesz? – заорал он вслед уходящему пленнику, – рocaluj mnie w dupc!

Повернувшись к уходящим спиной и задрав полы своего жупана , он хлопал ладонями по штанам, демонстрируя место, которое, по его мнению, следовало бы отметить лаской.

Поручик, оставив подопечного, вернулся к отряду, мрачно посмотрел на кривляющегося буффона и молча приложился нагайкой к весьма сомнительным прелестям не на шутку разошедшегося горлопана. Мгновенно прочувствовав всю силу «аплодисментов» мрачного поручика, весельчак вострубил как сигнальный горн и, смешно припадая на левую ногу, затрусил по кругу под забористый смех товарищей.

– Odwal sie, Leszek… – истошно причитал он, потирая ушибленное место.

– Zamknij sie ty, bydlaku chamski! – ответил Будила, пожав плечами, и вместе с таинственным гостем скрылся в чаще, больше не проронив ни слова.

В крохотной охотничьей заимке, от старости, вросшей в землю почти по самую крышу, на лавке из берёзовых досок, небрежно покрытой черкесской буркой, сидел одноглазый польский офицер в одежде ротмистра гусарской хоругви. Впрочем, бардовый жупан, жёлтый плащ, кожаные штаны, и поясная сумка – шабельтаст, по ветхости своей мало чем отличались от рубища, в которое был одет весь отряд, а вот оружие и амуниция офицера, сложенные тут же на лавке, находились в безупречном состоянии. Гусарский шишак , кираса с наплечниками, венгерская сабля и жутковатого вида буздыган , в своё время проломивший немало черепов, были начищены, смазаны медвежьим жиром и празднично поблёскивали при свете большой ослопной свечи , позаимствованной разбойниками в одной из окрестных церквей.

Поручик снял повязку с глаз незнакомца и, подойдя к сидящему офицеру, что-то прошептал ему на ухо. Пользуясь паузой незнакомец с холодным прищуром оглядел ротмистра, точно целился в него из мушкета. У ротмистра не хватало двух пальцев на правой руке и одного на левой. Одно ухо у него было разрублено пополам, а на втором отсутствовала мочка. Лицо его было изрыто оспой и глубокими сабельными отметинами. Отсутствующий левый глаз зарос безобразным образом, представляя собой нарост грязно-кирпичного цвета, который старый вояка даже не пытался скрыть под повязкой, справедливо полагая, что в компании висельников галантные манеры последнее, что следовало соблюдать. В общем, вояка был известный и опытный, и незнакомец удовлетворённо улыбнулся, видимо, удостоверившись, что не ошибался, предпринимая своё опасное ночное путешествие.

Внимательно выслушав поручика Будилу, ротмистр кивнул головой и, посмотрев на незнакомца своим единственным пронзительным глазом, произнёс сиплым от прострелянного лёгкого голосом.

– Вы кажется искали встречи со мной? Я Голеневский. С кем имею честь?

Незнакомец качнул головой в знак согласия и тихо по-кошачьему приблизился к Голеневскому, на ходу снимая с руки тонкую перчатку из белой кожи.

– Прежде, чем представится, я хочу показать Вам одну вещицу, которая безусловно облегчит нам дальнейшее общение, – произнёс он вкрадчивым голосом и поднёс к лицу озадаченного ротмистра руку, на безымянном пальце которой поблёскивала золотая печатка с вырезанной на ней замысловатой монограммой.

– Узнаёте этот перстень? – спросил незнакомец, не отводя взгляда от Голеневского.

– Узнаю, – ответил тот не моргнув глазом, – Это перстень Муцио Вителлески, генерала общества Исуса.