Отец и сын, или Мир без границ

Не могли же они не знать, что вне комсомола не оставался почти никто, а в профсоюз при поступлении на работу нас зачисляли автоматически! Но и к так называемым коммунистам следовало относиться с пониманием. Многие из тех, кому удалось живыми пройти войну, вернулись домой членами партии, потому что их туда загнали, да и некоторые сферы деятельности требовали партбилета. Нас с Никой, к счастью, биографические формальности не беспокоили: мы ничем не выделялись из массы уезжавших из страны развитого и зрелого социализма, а Женя по молодости лет не успел даже вступить и в октябрята и не носил значка с кудрявым Володей Ульяновым. Кое-кто просился в Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Таких держали в Риме значительно дольше.

Разрыв с прошлым, туманное будущее, переезд с маленьким ребенком – нелегкие испытания, но мы родились под счастливой звездой. Наша эмиграция была организована вполне сносно, и, если не считать издевательств в ОВИРе и на таможне, те, кого режим выпустил из своих когтей, принудив заплатить за отказ от гражданства и выдав визу со штампом «вне подданства», то есть в последний раз обозвав безродными космополитами, были встречены ХИАСом и Джойнтом (неевреями занимался Толстовский фонд). Кормили и перевозили нас в долг, едва ли всеми и полностью впоследствии оплаченный. Мы могли кое-что взять с собой и отправить багажом. Я, например, отослал бандеролями словари и прочую литературу по специальности, а еще множество русских книг, взрослых и детских, воображая, что в Америке их будет не достать (в чем ошибся).

Мы все-таки уезжали, а не спасались бегством, не лежали вповалку в телячьих вагонах под бомбами и не переходили за взятку границу с негодяем-проводником. Но жутко вспомнить, что, когда стюардесса «Аэрофлота» объявила пассажирам (сплошь эмигрантам): «Мы пересекли воздушную границу СССР», – весь самолет зааплодировал. До чего нужно было довести людей, чтобы они так расставались со страной, в которой родились и провели всю жизнь!

Это потом многие из них стали писать о ностальгии, рябине, березках и прочем, смотреть русское телевидение, участвовать в съездах соотечественников, ходить на приемы в российское посольство с икрой, блинами и иконами и ругать Запад и особенно американцев за бездуховность. А тогда мы радовались открывшейся свободе и меньше всего предполагали, что переживем советскую власть. В отличие от взрослых почти все наши дети адаптировались на новой земле с устрашающей быстротой. Повторю: почти все. Нигде нет правил без исключений. На границе один таможенник пожелал нам счастливого пути, а другой воскликнул: «Куда же вы забираете такого малыша!» Вот и в Америке кто-то из этих малышей попал в тюрьму, сел на иглу, разбился с пьяных глаз, наехав на фонарный столб, или стал жертвой вооруженного бандита. Как кому повезло.

Мне повезло сказочно. Я сразу получил временное место профессора в Миннесотском университете (Миннесота – штат на севере; в нем частично происходит действие «Песни о Гайавате»), через год превратившееся в постоянное. Там я и остался навсегда. Денег поначалу с трудом хватало на самое насущное, но наши потребности были скромными, и мы никогда не знали нужды. Ника быстро освоилась с новой жизнью. Это случилось потому, что университетское окружение заменило нам эмигрантское гетто.

Эта повесть не о взрослых, но нельзя обойтись без моста между двумя ее частями, моста, по которому прошли мы с Никой. Мы попали в Вену 8 мая и добрались до Нью-Йорка 27 августа 1975 года. Большую часть этого времени я провел с Женей, хотя отвлечений было много. И в Вене, и в Риме я наведывался в университеты, а в Риме еще ездил на рынок за продуктами. Вторую половину дня занимали частные уроки.