Отец и сын, или Мир без границ

Попался ему пряник «мятный, удивительно приятный». Он спутал мятный с мятой и все допытывался у Ники, почему газета мятая, а не мятная. В английском за несколько месяцев до четырехлетия у Жени был великолепный запас слов (он уменьшился – в относительных цифрах – позже, когда я окончательно перешел с ним на русский) и он освоил всю грамматику (не хватало лишь страдательного залога, так как американцев учат пользоваться им лишь в случае необходимости, и в устной речи Женя его ни от кого не слышал).

Читая тогда еще по-английски, я неизменно обыгрывал слова (если встречавшиеся раньше, то где мы их видели и как они употреблялись? если новые, что бы они могли значить, исходя из контекста?), и Женя с удовольствием участвовал в этой забаве. Он знал, что всякая его находка – параллель, сравнение, даже случайная ассоциация – вызовет горячую поддержку: радостное удивление, похвалу, «дополнительный поцелуй», и старался изо всех сил. Увы, слова, которые я ему складывал, почти всегда были названиями блюд и машин, но не на одних гаражах и сухофруктах покоилась наша «система».

В школе родители, помогавшие учительнице на протяжении дня, единодушно пели ему дифирамбы. Женины разговоры, вопросы, комментарии, совершенно безразличные и чаще всего непонятные детям, приводили в изумление взрослых. Все это мы уже проходили в ХИАСе, но комплименты, как и масло, не испортили ничью кашу. Радовались и мы.

Учительница (ясное дело, следуя какой-то инструкции) ввела принудительное гостевание: все постоянно к кому-то приходили. Гостевые сеансы протекали недурно: каждый ребенок спокойно играл сам по себе (!), потом они ели и отправлялись к своим машинам. Для Ники это было большим напряжением; хотя речь ее скоро стала вполне беглой, за полгода аборигенов не догонишь. Всякая школа высасывает из родителей соки. Детский сад (по крайней мере, наш) в этом смысле вполне подготовил нас к будущему. Родительских собраний в Америке не бывает, но встречи родителей с учителями (один на один) практикуются повсеместно.

Кроме «помощников», в нашем садике процветал институт «наблюдателей». Не знаю, как где, но ни у кого из тех детей матери не работали. Отцов я не видел никогда. У меня ранних занятий не было, так что по утрам я считался свободным. (На самом деле на меня, правда не в первый год, обрушилась лавина незнакомых курсов, и я готовился к ним сутками.) Выпало и на мою долю «наблюдать». Если что-нибудь было на свете, чего мне совершенно не хотелось делать, так это наблюдать Женю еще и те несчастные два с половиной часа, на которые я уводил его из дому. Само собой разумеется, он каждую секунду подбегал ко мне и показывал новую игрушку; получилось, что не я «наблюдал» его, а он – меня.

Когда-то мы огорчались, что у Жени нет общества. На новом месте дети вошли в его жизнь почти с первого дня. Он постоянно говорил о них, вспоминал какие-то эпизоды и ждал встреч с ними. Наверняка даже среди таких малышей существует иерархия популярности, но группа столь жестко контролировалась взрослыми, что со стороны эту структуру, если она и наличествовала, заметить было трудно. Никто никого не обижал, о драках не могло быть и речи, и фюрер, неизменно появляющийся в любом детском коллективе (первый красавец, лучший спортсмен, самый главный задира), не возник.

Выделялся лишь один мальчик, злой, даже подлый и для своего возраста на редкость изобретательный, когда удавалось подразнить и не попасться – настоящий фашистик. И мать у него была такой же. Женя и сам был не прочь задеть двух отсталых детей, которые входили в его группу, но его фокусы в этом направлении вызвали столь бешеный протест дома, что развития, к счастью, не получили. (Те близнецы выросли, но говорить так почти и не могли; мы читали о них в связи с каким-то криминальным эпизодом в газете.)

Поскольку Женя был моим единственным ребенком, я удивлялся тому, что, видимо, известно всему миру: «Почему развитие идет зигзагами, а не по прямой?» Преуспели в чтении, поправили падежи, и вдруг опять обвал: какой кровь и леденящие этот самый кровь неуклюжие переводы с английского. Я твердо решил полностью перейти на русский, но если бы кто-нибудь знал, как не хотелось мне жертвовать английским! Построить Парфенон и разрушить своими руками! Однако выхода не было: русский распадался на ходу.

4. Ужасы

Что бы еще съесть? Счастье людоеда