Отец и сын, или Мир без границ

Я склонялся к тому, чтобы отметить день рождения в «тихом семейном кругу». Дело в том, что в начале мая к нам пришла вся группа – описанное раньше мероприятие (хождение по домам, в поддержку которого существовал поток педагогического жаргона: общение, делиться, коллектив). Детям надлежало съесть закуску (сок, сухарики) и поиграть на ближайшей площадке. Женя был настроен агрессивно и повторял коронную фразу, что никому не даст играть своими игрушками. Тем не менее в условленное время дети пришли с тремя взрослыми и стали рассаживаться за столами, и вдруг злобный крик: он не сядет на этот стул! Началась дикая истерика. Я поспешно увел его, а Ника осталась с группой.

Я упоминал уже прелестного мальчика, того, который был влюблен и неразлучен с одной из девочек. Позже его мать рассказала нам, что на дне рождения (шестилетии) он вылил на нее и на гостей все самые скверные слова, которые знал. Владел к маю этим языком и Женя: сюда входила сортирная лексика с добавлением вариантов типа дурак, идиот, болван. По-русски он таких выражений не слышал, если не считать подхваченного в Остии у Петиного отца слова «дуралей», которое казалось ему грозным ругательством и от которого он образовал еще более грозное, на его взгляд, оскорбление дуралейчик. На детской площадке (естественно, в моем присутствии и полностью защищенный), встретив мальчиков гораздо более старших, чем он, он почему-то начинал задирать их. Те только смеялись и добродушно отругивались.

Меня пугала мысль о повторении недавнего визита. Я боялся еще одного скандала или позора по образцу зощенковской «Елки», кстати сказать, хорошо Жене известной из Никиного чтения. Но некоторые соседи уговаривали нас попробовать: ребенку важно быть иногда героем дня, ибо это укрепляет в нем уверенность в себе. Народ был зван на четыре. В половине пятого я пришел из университета и увидел зрелище неописуемой красоты: восемь детей с Женей во главе сидят за столом и чинно едят картофельный салат. У окна на полу выстроились машины (все были осведомлены о Женином вкусе); по углам пристроились родители и тоже едят. Чуть позже явился один из отцов и сделал массу снимков: Женя в новой пожарной каске, Женя перед тарелкой с салатом и прочее. В заключение был подан именинный торт, и Женя задул четыре свечи. А потом все разъехались по домам. Наступило лето, о котором я кое-что рассказал выше. Жене пошел пятый год, и все мы приблизились к первой годовщине приезда в Америку.

Дорогу присыпало мелким снежком;
До школы мы сможем добраться пешком.
Там сцены в фонариках, там приключенья,
Сначала печенье, потом просвещенье.
Отвлечься от дела нельзя ни на миг,
Но главное – свинка по имени Шмыг —
Хорошая свинка, хотя и морская;
Ее я кормлю и немножко ласкаю.
Мы все ее любим и возимся с ней,
И только ее я и вижу во сне.
У Шмыга ни братьев, ни папы, ни мамы;
Я думаю, снимся ему иногда мы.

Глава шестая. Гигантские шаги

Смерть и бессмертие. Сын и коллега. Не пей за рулем. Кусочки сыра. «Щелкунчик». Изба-читальня. Петя и волк, Мцыри и барс. Не терзать душу дитяти. Литература и жизнь. Слова и вещи. Плата натурой. Между нами, мальчиками

Действие происходит на нашем университетском по дворье. Женя встречает знакомого. Собеседник – финн, отец двух детей. Диалог, естественно, ведется по-английски.

– Что у вас сегодня на ужин?

– Кукуруза.

– С маслом?

– Наверно.

– А что еще?

– Наверно, чай.

– С молоком и сахаром?

– Нет, только с сахаром.

– А что еще?

– Это все.

– Я люблю кукурузу и сладкий чай!

Вот тут-то соседу и крышка. Как честный человек он вынужден пригласить Женю в гости. Я с тоской (ибо знаю, что будет дальше) вмешиваюсь и говорю, что сегодня Женя будет ужинать дома. Слезы, вся известная ему ругань, топанье ногами – сцена, доставляющая удовольствие случайным зрителям, которые не любят преуспевших эмигрантов, какими бы у них дети ни были. В подворье, как говорилось, жил народ временный. Многие мечтали зацепиться за университет; почти никому это не удавалось. А я получил постоянное место. Такое никому не прощали, и пороки ребенка приносили некоторое удовлетворение.