Отец лучшей подруги

— Мама твоя сказала, что найдет всех, кто был в том клубе. И найдет мудака. А мне мои Фаберже, знаешь ли, нравятся!

Смеюсь в голос, а Платон вдруг смотрит на меня как-то совсем иначе.

— Вьются… — хрипло говорит он. — Твои волосы снова вьются.

Касаюсь волнистых локонов и пытаюсь заправить их за уши. Я не хочу снова становиться одуванчиком с копной непослушных кудряшек. Почему Господь дал таким, как Оксана идеальные волосы, а мне какой-то синтепон вместо волос?

— Это все влажность… А еще я сегодня не расчесывалась нормально. Ужасно, должно быть, смотрится.

Но Платон ничего не говорит. Он только смотрит на меня в каком-то изумлении, словно в первый раз видит.

Потом все-таки поднимает с пола уроненный галстук, отряхивает, поглядывая на меня с неодобрением, и спрашивает:

— Если не умеешь завязывать галстуки, чего врешь?

— Как это не умею? — снова злюсь я. — Это ты меня отвлек!

Платон не может сдержать улыбки.

— Эта женщина, с которой я встречаюсь сегодня, мне в матери годится. Она мой новый бухгалтер.

— Тогда лучше взять второй галстук, — тоже честно отвечаю. — Этот никуда не годится. Да еще весь пыльный теперь.

На моих глазах человек, который сказал, что не умеет вязать галстуки, два счета справляется сам.

— Ты же сказал, что не умеешь!

— Я спросил, умеешь ли ты, но сам ничего такого не говорил.

Телефон начинает трезвонить снова. Платон быстро и хмуро отвечает, потом бросает мне:

— Мне пора на работу, подвезти тебя?

— Нет, я останусь. Помогу Юле с ребенком.

— Ты домой-то поедешь сегодня? Хотя бы за новым бельем?

Он снова пытается заглянуть под мою футболку, но получает по своей наглой руке.

— Боюсь, что я как приеду, так дома и останусь. Меня мама не выпустит.

— Дай знать, если Сара Львовна будет зверствовать.

— В каком смысле? — иду за ним в коридор, где он набрасывает на себя пальто. — Поможете мне отпроситься у мамы?

— Лея! — рычит он.

О боже, опять?!

С криком «Я случайно!» со всей силы вжимаюсь задницей в ворох верхней одежды. Платон пытается подступиться ко мне сзади и так, и эдак, но на этот раз я перехитрила его.

Впрочем, торжество длится недолго.

В мгновение ока его руки снова оказываются под моей футболкой. Платон очерчивает недоступные ему бедра, талию и останавливается на голой груди.

Сжимает ее обеими руками, так сильно, что я вскрикиваю, а потом большими и указательными пальцами стискивает и выкручивает соски, пристально наблюдая за моей реакцией.

Сдержаться я не могу. Но чтобы хоть как-то заглушить этот позорно громкий стон, я прикусываю нижнюю губу.

— Вчера я сомневался, но сегодня… Тебе же нравится, когда я так делаю! — удивляется Платон. — Получается, ты специально, что ли, нарываешься?

Для него я по какой-то необъяснимой причине взяла и бросилась в его объятия в самую первую встречу. И пока я молчу, Платон так и будет искать какого-то третьего в моей жизни.

Но если бы я была ему безразлична, то и он не делал бы всего того, чем он со вчера со мной занимается. Так? Если бы Платон хотел выбросить меня из головы или пресечь любое наше общение, то не лез бы мне под юбку при каждом удобном случае. Разве нет?

— Сейчас абсолютно случайно! — выдыхаю. — Клянусь.

— Допустим, — великодушно соглашается Платон. — Но зачем тебе это, Лея? Почему ты играешь со мной в кошки-мышки?

Этот полный надежды внутренний шепот так и подмывает признаться. Сказать ему правду. Рассказать о своих чувствах.

Слова жгут горло, как кайенский перец. Может, хватит ходить вокруг да около? Что будет, если я скажу ему об этом прямо сейчас?

— Я…

Голос срывается, а сердце вот-вот проломит грудную клетку. Неужели я верю в то, что он станет возиться с влюбленной дурочкой?

Да, мне станет легче. Тайна перестанет быть тайной, но Платона я потеряю. Уверена, он даже общаться со мной перестанет. Ведь чувства и отношения — не для него. Сколько раз Платон говорил мне об этом?

Платон оглаживает большим пальцем мою грудь, задерживаясь, как заядлый реаниматолог, на моем сердце.

— Как быстро стучит… Боишься?

Киваю.

Потерять тебя боюсь, вот чего я боюсь. А это неминуемо случится, если я дам себе волю.

А ты только скривишься и отмахнешься.

Нет, не захочет Платон возиться с какими-то там чувствами.

А если смолчу…

То скоро уеду, и все произошедшее между нами просто увезу с собой, как самый драгоценный и хрупкий сувенир, о котором никто не узнает.

Из квартиры доносятся голоса Юли и Кости, и Платон убирает руки из-под моей футболки. Отходит на шаг назад.

— Не бойся меня, Лея. Давить не буду. И руки распускать тоже перестану. Тебе нравится другой, это я хорошо запомнил.

На смену жару приходит холод. Моему дикому сердцебиению и наверняка отразившемуся на лице смятению он нашел собственное объяснение.

Вот пусть так все и остается.

Глава 15. Разговор с мамой

— Явилась? — встречает меня дома мама. — Вспомнила наконец-то о матери?! И что это на тебе надето?

— Юля свои спортивные штаны одолжила.