Отец лучшей подруги

— Вот! А говорил, не пьешь, — хвалит его моя мама. — Ты закусывай, а то наливочка настоялась, крепкая вышла.

Что с ним такое?

Очки, доходит до меня. Ни разу после моего возвращения он не видел меня в очках.

Не глядя и спросонья, я схватила их с прикроватной тумбы, ведь линзы я сняла перед тем, как отправилась спать.

Я прекрасно знаю, что очки мне не идут, еще и поэтому записалась на коррекцию зрения.

Хотя оправа у этой пары куда современней и красивее, чем у тех, что я носила в восемнадцать. Тогда мне казалось, что черепаховая оправа дедушкиных очков — это стильно и не так, как у всех.

Только спустя года два, выбрав в оптике легкую, прозрачную, почти невесомую оправу, я поняла, как же сильно уродовала собственное лицо до этого.

— А вот и моя доченька. Мы тебя разбудили? Прости… — извиняющимся голосом тянет мама. — Ну, что ж, лехаим!...

Моя непьющая мама тоже опрокидывает в себя рюмку наливки. Шумно втягивая в себя воздух, кашляет, а по кухне разливается густой аромат перебродившей вишни.

Она тянется к третьей рюмке, колеблется, но потом говорит себе под нос:

— Нет, пожалуй, слишком крепкая для ребенка…  — и добавляет уже громче. — Садись, Лея. Садись. Все равно речь как раз о тебе…

Затем, даже не закусив, мама торопливо разливает наливку по новой.

Платон смотрит куда угодно, только не на меня, когда я занимаю свободный стул напротив него.

Ничего не понимаю, он приехал, чтобы поговорить с моей мамой? Обо мне?!

И что же он ей такого сказал, что она теперь глушит спирт, как заправская алкоголичка?

Платон в это время крайне заинтересовано считает кубики моркови в своем винегрете, поэтому ничего лучше не придумав, просто пинаю его ногой под столом.

И тогда он все-таки поднимает свой взгляд.

От этого взгляда на нашей кухне будто сгорает весь кислород.

Он смотрит на меня так, как смотрел только в отеле, когда на мне из одежды оставался только лифчик. Сейчас, как и тогда, его глаза стали почти черными из-за расширившихся зрачков.

Я будто снова оказываюсь там, на коленях на жестком гостиничном паласе, пока Платон сдирает с себя презерватив, потом очерчивает большим пальцем мои губы и велит в последний раз открыть рот.

— Я все знаю, Лея, — произносит глухо мама. — Платон мне все рассказал.

Что? Как это «все рассказал»?

Вот прямо взял и все-все-все рассказал?!

— Лея, твоя мама знает, что ты была в клубе вместе со мной, — встревает Платон, гипнотизируя меня, как кобра обреченного кролика. — Я рассказал, что сначала мы съездили к врачу, но потом тебе кто-то позвонил, и ты от меня сбежала. Не сразу, но я все-таки тебя нашел. Так что теперь твоя мама знает, что это я втолкнул тебя в ту уборную, потому что не мог оставить в ночном клубе в таком состоянии.

— В таком состоянии? — повторяю за ним эхом.

— Ты много выпила, Лея. Я рассказал правду о том, что события в туалете развивались далеко не так романтично, как могло показаться со стороны какой-то твоей однокласснице. Я просто держал твои волосы, пока тебя выворачивало наизнанку.

Вот, значит, как все было? Сверлю его глазами.

И зачем же тебе, интересно, понадобилось приезжать среди ночи, если исповедоваться ты все равно не собирался?

— Ты нужна Юле, — отвечает на мои мысли Платон. — А Сара Львовна была твердо намерена держать тебя взаперти.

— Ой, какая я тебе Сара Львовна, Платон… Давай пей, раз начал.

На этот раз они чокаются.

Даже Платон после наливки кривится, а мою маму так и вовсе передергивает. Но своей цели она не изменяет — наполняет рюмки в третий раз.

— Спасибо, что заботишься о моей Лее, как о родной дочери…

После крепкого алкоголя мамин голос становится хриплым и низким, а я перевожу укоризненный взгляд на Платона.

Давай, снова пинаю его ногу под столом, расскажи настоящую правду, а не ту полуправду, которая тебе удобна.

Но Платон только бросает на меня короткий взгляд исподлобья.

— Надо мне ее замуж выдавать, Платон… — вздыхает мама, словно позабыв, что я вообще рядом сижу. — Пропадает девка… Запудрил ей этот мужик мозги, а она и рада… Я тебя очень прошу, пригляди за ней, Платон. Мне надо в Омск, к родным мужа съездить. Я уж думала отменять поездку, потому что оставить Лею одну не могу. Яков скоро на свои репетиции вернется, а лететь со мной в Омск Лея отказалась еще в Израиле. Билета для нее сейчас вообще не сыскать…

— Не волнуйся, Сара. Я глаз с нее не спущу, — обещает Платон.

— И как же вы этого добьетесь, интересно? — не выдерживаю я. — Вам же работать надо, Платон Сергеевич. Или будете все время около меня сидеть?

Специально выкаю.

И он это тоже знает.

— Ох, надавать бы тебе по заднице, Лея, да поздно. Что выросло, то выросло… — вздыхает моя мама.

Платон только обворожительно улыбается. Насчет моей задницы у него имеется свое мнение.

— Кстати, мама. Раз уж ты оставляешь меня с Платоном Сергеевичем, — вижу, как у него от имени-отчества сразу играют желваки на лице, — ему не помешал бы визит к хорошему кардиологу. Все-таки возраст, а с сердцем шутки плохи. У тебя не осталось знакомых врачей в Питере?

Веселье с лица Платона как ветром сдуло.