Отец лучшей подруги

Снег заглушает любые звуки, когда мы выходим на улицу. Тишина давит, а яркость сугробов ослепляет даже меня.

— Ты как? Нормально?

— Ярко, но с очками терпимо.

Она так и вышла в солнечных очках и в зимней куртке, шапке и с шарфом на половину лица. Звезда-инкогнито на лыжном склоне.

Лея ступает на нечищенную дорожку и тут же проваливается по колено. Пытается бежать, высоко вскидывая ноги. Но путается в собственном же шарфе. Выставляет вперед руки, и мое сердце взмывает к горлу. Ей все еще нельзя касаться глаз. И падение лицом в снег последнее, что ей сейчас нужно.

Бросаюсь к ней.

Но в последний момент тоже наступаю на скрытый снегом поребрик, и тоже падаю. Слава богу, весь снег достается мне — ледяная вата забивается под ворот, рукава и даже в уши.

Лея хохочет в голос, лежа сверху. Волосы выбиваются из ее шапки спутанными кудрями, шарф съезжает ниже. Щеки румянит мороз. На ней нет ни капли косметики, а волосы впервые не идеально выровненные, как раньше. 

Я так и лежу в сугробе и не могу отвести от нее глаз.

— Какая же ты красивая…

Она замирает, а потом целует меня в холодные губы. Ее дыхание обжигает жаром.

Отвечаю на ее поцелуй жадно, исступленно. Отчаянно. Будто в первый и последний раз в жизни. Будто это не происходит сейчас в снегу на глазах у всех соседей.

Замечания не заставляют себя ждать. «Нашли место», ворчит кто-то. Дети с родителями убегают подальше.

Лея отрывается от меня первой, поднимается и опять пытается бежать. Но снова падает, на этот раз аккуратно на колени. Смеется. Я поднимаю ее на ноги и опять целую. Она вырывается и бежит обратно к дому.

Согласен. Рано было покидать квартиру, в которой можно в любой момент ее раздеть и снова сделать своей.

Расстегиваю ее куртку еще в лифте и забираюсь под свитер. Касаюсь голой кожи. Она ойкает из-за моих холодных рук, но не перестает целовать в ответ. 

Ее соски под моими руками быстро твердеют, превращаясь в два твердых пика. Я знаю, как ласкать ее грудь так, чтобы к моменту, когда мы прибудем на двадцать первый этаж, Лея была уже на грани.

Целую ее аккуратно, чтобы не задеть очки на ее глазах. По уму лучше бы прекратить, но я не могу остановить это внезапное сумасшествие.

Ее шарф висит на одном плече, шапка давно стянута. Она тяжело дышит, пока я ласкаю ее голую грудь под одеждой, слепо, не видя, ориентируясь только на ощупь. 

Вот тот самый шрам. Небольшой, овальный, неровный.

Мы вываливаемся из лифта на нужном этаже, не прекращая целоваться.

Левой рукой ищу в кармане ключ от квартиры.

Но дверь моей квартиры распахивается, а ключ так и остается в кармане.

— Папа наконец-то! Ты не поехал на работу, не брал трубку и я…

В атмосфере будто сгорает весь кислород. 

Я медленно перевожу взгляд на Юлю, застывшую на пороге, и вижу, как глаза моей дочери лезут на лоб, когда она узнает свою лучшую подругу.

Глава 38

— Что?... Лея?... Как это вообще?...

Юля делает рваный выдох и бросается обратно в квартиру. Платон пропускает меня первой, быстро скидывает с себя верхние вещи. Поворачивается ко мне и, касаясь моей куртки, велит переодеться.

— После снега твоя одежда мокрая.  

Его голос звучит удивительно спокойно и ровно, учитывая обстоятельства. Прошмыгнув мимо застывшей на кухне Юли, бегу в спальню Платона.

Руки дрожат, пока я переодеваюсь в сухую одежду. Надо было сказать ей раньше, самим. Не искать лучшее время, а просто взять и сказать.

А теперь…

Оказывается, я та еще трусиха.

Переодевшись, прислоняюсь на мгновение к дверному косяку. Закрываю глаза.  

Дружба с Юлей много для меня значит. Она моя единственная настоящая подруга, другой за двадцать пять лет я не завела. А с сослуживцами поддерживала максимально деловые отношения.

Я должна была сказать ей правду. И даже не на первом же ужине в доме Дмитриевых. Еще тогда, когда сама впервые поняла, что заглядываюсь на ее отца как-то иначе, чем на остальных парней. Но я боялась насмешек с ее стороны. А сейчас придется встретиться с кое-чем хуже этого.

Юля поймет, что никакого другого мужчины в моей жизни нет. И я не знаю, какой будет реакция Платона. Я узнала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он старается держаться от чувств как можно дальше. А тут я… С такой долгой историей…

Храбрости в делах сердечных мне не прибавила ни стройподготовка, ни боевые искусства, ни армия за плечами… Я не боялась так сильно, даже когда у моей машины вдруг отказали тормоза на трассе. Даже когда меня направили патрулировать опасный район, у меня и то меньше тряслись поджилки, чем сейчас, когда я появляюсь в столовой, совмещенной с кухней, где слышу, как жестко прерывает дочь Платон:

— Юля, хватит. Как ты сказала, у тебя своя семья, вот за ней и следи. Ты остаешься моей дочерью, но с кем мне спать, я буду решать сам.

Платон принял первый огонь на себя, но меня это не спасет. Юля переводит разъяренный зеленый взгляд на меня.

— Когда это началось? — требует она. — Я хочу знать, как давно вы оба меня обманываете!

— Юль, мне жаль, что я не нашла слов, чтобы… — делаю шаг к ней.