Отец лучшей подруги

— Только не думай, что теперь все должно быть иначе!… — принимаюсь тараторить. — Или что тебя это к чему-то обязывает… Ты мне ничего не обещал, а я ни на чем не настаиваю. У нас есть еще четыре недели, если только ты захочешь провести их вместе, а потом… Потом я уеду. Таким был план и не нужно ничего менять. Просто сделаем вид, что ничего не изменилось…

— Неужели? — хрипло переспрашивает он. И впервые переводит взгляд на меня. — Разве этого хотела та шестнадцатилетняя девчонка, которая заполняла страницу за страницу этого альбома? Случайного и ничего не обязывающего секса без продолжения?

Захлопываю чертов альбом так резко, так что он летит по длинному столу, вплоть до сольницы, которую я теперь тоже вижу.

— Это просто глупые мечты, Платон… Не принимай их так близко к сердцу!

— Лея, ты же всегда смотрела на меня иначе. Совсем-совсем иначе, как не должна была смотреть!

— Потому что я все равно не смогла бы отказаться от тебя, — выпаливаю раньше, чем понимаю. — Потому что я не выбирала, о ком мечтать. Я, может, и хотела бы выбрать кого-то еще, потому что это ни черта не просто быть с тобой, Платон. Но у меня не было выбора!

Что я делаю?... Это же почти признание. Особенно для меня, которая предпочла бы молчать и дальше. И для Платона, который не готов был переходить эту черту. В его «пока будет вместе» не входили чувства. Никаким боком. Без вариантов.

Платон молчит. Его взгляд безучастен, он до сих пор смотрит мимо меня.

Кричи, возмущайся, порви со мной, скажи, что все конечно, и это не для тебя, только не молчи.

Пожалуйста…

Господи, как с этими чувствами сложно! Теперь я понимаю, почему он предпочел от них отгородиться. Невозможно вот так медленно умирать, пока время отсчитывает секунды тишины после твоего признания.

Когда он начинает говорить, его голос глухой и бесстрастный, как речь хирурга, сообщающего близким, что пациент не перенес тяжелой операции.

— И после этой пламенной речи ты просишь меня сделать вид, что ничего не произошло? Для тебя — может быть ничего нового и не случилось. А для меня изменилось вообще все.  

Глава 39

«Он не умеет любить, Лея», сказала обо мне моя дочь.

И дело тут не в том, что она злится на меня. Хотя обида тоже сыграла не последнюю роль в этом напутствии. Просто Юля знает меня достаточно давно и хорошо.

Оксана призналась мне первой. Не на глазах у Юли, конечно, но по ее поведению и взглядам, которые она бросала на меня, невозможно было не понять, что для Оксаны наши отношения значили больше, чем когда-либо могли значить для меня.

Оксана была не первая, кто за девятнадцать лет вдруг решила сообщить мне о том, что жизнь без меня не имеет смысла.

Вот только я никогда не мог ответить ей тем же. И дело не в этих женщинах. Дело уже давно не в ком-то еще.

Причина только во мне.

Останавливаюсь в центре лазурного пустого бассейна, куда мне снова открыт доступ. Моя клубная карта разблокирована, а Радик теперь не наседает на меня также сильно, как раньше. Пусть и не знает, что регулярного секса у меня снова нет.

Я надеялся, что до этого не дойдет. Верил, что можно ограничиться сексом и не переходить на ступень, которая ведет дальше. Выше. К тому, где все серьезно.

А оказалось, что я уже опоздал лет так на десять.

Станция «Любовь до гроба» приветствует вас. Я бы рад сказать Лее, что она еще встретит другого, что это просто подростковая дурость, помноженная на максимализм, но…

Столько лет. И такое упрямство. И отчаяние в ее голосе.

Она молчала бы и дальше. Легко. И не виновата в том, что эти чувства иногда тверже алмаза, крепче гранита. И неспособны просто взять и исчезнуть.

Ухожу на дно, закрывая глаза. Может быть, вода охладит закипающий мозг. Но скорее всего поможет только пересадка. Полная пересадка мозга, без вариантов. Может, тогда я снова смогу чувствовать к женщинам что-то еще, кроме вожделения.

Всем ее необъяснимым взглядам, которые она когда-либо бросала в мою сторону, нашлось объяснение. Каждому нелогичному с моей точки зрения поступку нашелся логичный ответ.

Столько лет… Рядом.

А я не замечал бы и дальше, если бы не тот ее взгляд в аэропорту, в котором я, бесчувственный чурбан, смог определить только похоть — единственное доступное мне чувство. Примитивное и понятное, разрешенное, потому что не причиняет боли.

Лея пыталась меня уверить, что ей ничего сверх того, что я ей дал, не нужно. Ну да. Испортил ее отношения с подругой, матерью, а еще перевез к себе, чтобы без напряга, когда захочется, тащить ее в койку. Какая щедрость с моей стороны!

Легкие горят, но я упрямо цепляюсь за дно руками. Скребу пальцами по гладкому голубому кафелю, но инстинкт самозащиты берет вверх… И неведомая сила тянет к поверхности, выталкивает к воздуху. Где я делаю глубокий судорожный вдох, качаясь на воде.

План «Секс, снова секс и ничего, кроме секса» потерпел крах. Теория Ростова разлетелась вдребезги, и осколками лишь немного посекло защитный саркофаг, который я выстроил внутри себя. Хотя в тот вечер в груди болело так сильно, что казалось он вот-вот треснет.