Вот отстой.
— Ты по уши в дерьме, Ростов.
— Знаю, — отвечает. — Привести-то привел, но не смог… Выставил твою Катю за дверь вместе с одеждой… Ты знаешь, каково это, когда у тебя даже не встает на голую женщину?
— Слава богу, не знаю. Но рискну предположить, что дело не в твоем члене, а в женщине.
— Ей восемнадцать!
— Она совершеннолетняя!…Что не так?
Хочется студентам посоветовать череп Ростова распилить, чтобы убедиться, что мозги там вообще есть.
— Да, начинайте, — в сторону отзывается Ростов. — Студенты зовут, Платон. Давай.
Откладываю телефон в сторону, ошарашенно глядя на Лею, которая с нетерпением ждет моего рассказа.
— Что там у Ростова? — поторапливает она меня.
— Расскажу на обратно пути домой.
— А сейчас почему нельзя? — она хмурится, глядя на то, как я загадочно улыбаюсь.
К черту все!
Видимо, на мужском роду написано творить всякое дерьмо, когда ты впервые влюбляешься…
Пока я иду к директору магазина, грудь снова прошивает будто иглой. Организм реагирует, как и раньше. Стоит подумать о любви, как новая трещина в спасительном саркофаге отзывается в груди самой настоящей физической болью.
То, что стало моим спасением когда-то, теперь обернулось проклятием. Я бы с радостью признался Лее… Вот только все еще не могу. Язык немеет, горло стягивает удавкой, а сердце начинает биться невпопад, отскакивая от ребер, как бильярдный шар от борта лунки.
Я чуть было не ответил Лее после ее фееричного признания во время и после оргазма. Слова уже почти сорвались с губ, но боль отрезвила… И потом я опять с трудом перевел дух после.
Неаккуратное слово — и я снова окажусь на больничной койке. Невероятный, но проверенный факт.
Но я знаю, что чувствую к ней. Этого уже не изменить.
И я не хочу больше терять ни минуты, что отведены мне или нам. Слишком много времени и так потеряно, пока Лея была далеко.
А ведь могла бы сразу на свое восемнадцатилетие признаться и тогда… Нет, ничего бы не вышло. Для меня она все еще была ребенком. И выглядела совершенно иначе.
— Платон Сергеевич, — подрывается ко мне навстречу директор магазина, возвращая к реальности. — Выбрали что-нибудь?
Широко улыбаюсь и достаю кошелек с наличкой.
— Видите ли…
Через пять минут мы с Леей остаемся в магазине одни.
Через десять — она снова кусает губы, стараясь не кричать, но я раздвигаю ее бедра, отвожу в сторону ее трусики и делаю так, что она больше не может сдерживаться. И боюсь, что ее слышно даже на соседней улице.
А после, когда я в ней, а она дрожит от наступающего оргазма, она опять, запинаясь и краснея, признается мне в любви…
И как же мне нравятся во время секса, даже сильнее громких стонов и грязных откровенных словечек, ее спутанные признания, после которых ей всегда бывает очень-очень стыдно.
И на третьем по счету диване, которому мы проводили тест-драйв, когда Лея роняет голову на вытянутые руки, а я все еще в ней, за секунду до собственного оргазма я умудряюсь выдохнуть:
— И я тебя… Тоже.
И даже не падаю замертво.
— Берем, — выдыхает в ответ Лея.
Что?
— Этот диван… берем, — прерывисто дыша, отвечает Лея. — Ну те два, — машет рукой в сторону тех, на которых мы начали, потом продолжили и только на этом финишировали. — Хуже были, правда? А на этом ты... Смог.
Обрушиваюсь на диван рядом с ней, пока она давится от смеха, а потом льнет ко мне всем телом.
— Уже можно домой ехать?
— Нет, нам еще кровать для Юли надо выбрать, — напоминаю.
— Никакого тест-драйва, ладно?
Глава 44
Мы стоим на пороге дома, глядя на то, как отъезжающие в сторону ворота пропускают во двор машину.
Двор расчистила специальная служба, но все даром. Раз в два дня снегопады стабильно заметают двор по новой, и Платону все равно приходится заново браться за лопату. Кажется, о такой стороне жизни в доме на земле Платон раньше не имел ни малейшего понятия. Как, впрочем, и я.
Я пробовала помочь ему, мол, вдвоем быстрее и веселее, но черта с два. Я сдалась еще быстрее. После первой и последней такой помощи у меня болела и спина, и руки. Пушистый снежок уложил меня на лопатки.
Платон с беспокойством глядит, как Костя буксует на снежной дороге. Того и гляди сам под колеса бросится, чтобы подтолкнуть машину.
— Как думаешь, Юле все понравится? — быстро спрашивает он.
Переплетаю наши с ним пальцы. От лопаты на пальцах появились не проходящие мозоли, а кожа загрубела от мороза.
— Ну… Балдахин мы выбросили, так что волноваться не о чем. Не переживай. В остальном дом восхитительный. Особенно тот кухонный гарнитур, который я выбрала.
От размаха, с которым отец строил дом, Юля, конечно, остается в приятном шоке. Она не вылезает с детской площадки вместе с Егором, а елка производит на нее незабываемое впечатление.
— Нам придется скупить весь магазин, Лея… Она огромная!
— А я что тебе говорила? Может, ну ее и украсим в доме искусственную?