Отец лучшей подруги

Юля не отвечает. Задрав голову, она сначала долго смотрит на ель, как тяжело покачивается макушка в темном небе, снова затянутом снежными тучами. Потом на Платона, который громко смеется в ответ на Костины слова. И наконец, на меня.

Зеленые глаза горят решимостью.

— Думаешь, я сдалась, когда услышала от Директора, что техника у меня хорошая, но танцую я без души? А ты разве сдалась после стольких лет безответной любви?

Перевожу взгляд на хвойную великаншу и улыбаюсь.

— Ну вот, — тоже переводит взгляд на елку Юля. — Что нам какая-то елка после всего, чего мы уже добились?

Кровать для спальни Юли и Кости мы выбрать не успели. Из магазина Платон должен был срочно вернуться в офис, а после, посоветовавшись, мы решили, что свою комнату молодым родителям лучше обставлять самим.

Поэтому эти дни они проводят на диване. В раскрытом состоянии на нем можно всей семьей спать и никто не будет никому мешать. И еще он очень удобный.

— Остановись, — говорит Юля, заливаясь краской, — ты слишком вкусно его описываешь, Лея. Мне сразу хочется остаться здесь жить.

За новогодними игрушками мы едем на следующий день, и консультант поначалу решает, что мы его разыгрываем, когда уточняя наличие шаров, говорим, что несчастная сотня, имеющаяся на складе, нас не устраивает.

А еще остается несколько десятков метров гирлянд…

Егор сдается первым. Сначала Костя увозит сына на обеденный сон, следом Платон делает вид, что ему пора на работу, хотя на носу субботний вечер.

Мы с Юлей остаемся вдвоем, и в какой-то момент, когда я вижу смету, то чувствую себя мэром небольшого городка. Иллюминаций и шаров хватило бы на пару главных площадей.

А от цифры в конце сметы становится понятно, почему работники магазина пошли нам навстречу и не стали закрываться еще в обед, как обычно по выходным.

— А мы не переборщили? — спрашиваю Юлю.

— Блин, — выдыхает Юля. — Мы же ни одной гирлянды для дома не взяли!

— Что?... Так. Нет, все. Стоп. Мы берем это, — отдаю список.

— Лея, этого не хватит! — дуется Юля.

— Я сказала, нет. Этого достаточно, поверь мне.

Когда за нами приезжает Платон, он сразу чувствует перемену в настроении дочери.

— Что такое? — спрашивает он, глядя на нее в зеркало заднего вида. — Что не поделили?

— Знаешь, Лея, а ты первая, кто смогла сказать мне «Нет», — после паузы говорит Юля. — Это необычное ощущение… Я даже почувствовала себя не с подругой в магазине, а как будто была там… с мамой.

Мое сердце пропускает удар.

Оборачиваюсь в пассажирском кресле и протягиваю Юле свою руку.

— Того, что мы набрали, правда хватит… — мягко говорю ей.

Юля криво улыбается, но ее лицо вдруг вытягивается, а машину резко заносит. Ремень безопасности врезается мне в грудь, а уши закладывает из-за визга протекторов на шинах.

Меньше, чем через секунду, Платон возвращает утраченный над машиной контроль. На ладонях, которыми он вцепился в руль, от напряжения проступили вены. На лбу — серебрится пот.

— Чистый лед, — хрипло говорит он. — Хорошо, что на трассе, кроме нас, никого не было.

Вжавшись в кресло, киваю. Только дома перевожу дух, хотя руки все еще подрагивают, когда я вхожу на кухню, где уже вовсю хозяйничает Костя.

— Как же мне тебя не хватало, — от всего сердца говорю ему.

— Всегда приятно возвращаться домой, где кто-то уже все готовил вместо тебя, правда? — смеется он.

— Эй, — отзывается Юля, пока целует сына. — Но мне ты запрещаешь приближаться к своей кухне!

— Просто тебе передался особый дар от отца. Чтобы кто-то еще так талантливо переводил продукты, я еще не видел!

— Пап, а мама хорошо готовила?

Мы все трое переводим взгляд на Дмитриева.

Платон только вошел на кухню, но почему-то еще не сбросил даже верхнюю одежду. От Юлиного вопроса он спотыкается прямо на пороге. Разводит руками, пытаясь что-то сказать, но изо рта вырывается только хриплое «Не помню» и снова уходит.

Понимаю, что так болезненно закусила щеку, что теперь во рту ощущается солоноватый привкус крови.

— Не надо с ним говорить об этом, — тихо говорит Костя. — Ты же знаешь…

— Я думала, что теперь все будет иначе… Ведь теперь с ним Лея… Он же так изменился! Выглядит впервые счастливым! Совсем не такой, как с твоей матерью.

— Угу, — быстро отворачивается к плите Костя.

Но я почему-то не могу не отвести взгляда от его напряженной спины и стиснутых желваков.

Словно Косте во что бы то ни стало нужно удержать те слова, что рвутся сейчас наружу. Мог бы — соврал бы. Но врать он не может, поэтому и старается хотя бы замолчать этот момент.

Но почему? Что не так?

— Помогите накрыть на стол, — сквозь стиснутые зубы произносит Костя.

Я берусь за тарелки, но не могу сдвинуться с места. Смотрю на него. Но Костя делает вид, что грудка в духовке требует все его внимание.

— Я позову папу! — Юля убегает, оставляя меня с тарелками.

И с Костей.

Опускаю стопку тарелок на стол со звоном и грохотом. Костя оборачивается, но тут же отводит глаза.

— Костя! — рявкаю. — Хочешь что-то сказать?

— Не надо, Лея, пожалуйста, не надо. Я не хочу все испортить.

— Папа примет душ и спустится, — возвращается Юля.