Отец лучшей подруги

— Как звали твою первую жену? — говорю я громче, как будто он мог меня не расслышать в абсолютной тишине.

Единственный звук — это его жесткое дыхание. Платон дышит все тяжелее.

— Скажи, как звали твою первую жену… Прямо сейчас.

— У меня и второй-то не было. Одна-единственная жена, Лея.

— Единственная, — повторяю я за ним.

Пробую на вкус отравляющее своей честностью слово.

— Теперь я поняла, о чем меня пыталась предупредить Оксана…

Платон хмурится.

— Она-то здесь причем?

— Она тоже влюбилась в тебя, но, в отличие от меня, сразу поняла, что для тебя она всего лишь очередная наивная дура… Ведь для тебя ни одна женщина не имеет значения. Потому что твое сердце все еще отдано ей. Твоей единственной жене.

Он не вскакивает. Не бросается ко мне. Не говорит, что я не так все поняла.

Только опускает голову и делает осторожный глубокий вдох.

— Лея, я…

Но я больше не могу ничего слышать.

— Когда-то ты дал мне один мудрый совет, Платон. Сказал, что я бегаю за взрослым мужчиной, которому не нужна. Если бы он меня любил тебя, то давно сделал бы первый шаг. Жаль, я тогда не оценила твой совет по достоинству. И не решилась бросить этого козла, как ты мне и советовал.

Я не бегу. Просто выхожу вон из комнаты, по лестнице. У него полно шансов остановить меня, броситься следом. Остановить меня. Сказать, что это не так.

Но ступени заканчиваются, и я понимаю, что все это время шла, не дыша.

Замираю перед Костей, который и сам бледный.

— Увези меня отсюда. Сейчас.

— Лея?

В холле появляется Юля. Она уже уложила сына, и сейчас смотрит на меня квадратными глазами.

— Лея, что случилось?

— Мне очень жаль, Юль… Но все кончено.

Глаза Юли темнеют. Она сжимает кулаки и обнимает меня, шепчет, что отец может быть несносным, но он исправится…

— Нет, — произношу я. — Дело не в этом.

Мне даже не больно. Внутри вместо чувств мертвая выжженная пустыня.

— Дело не в его характере. Просто он никогда не сможет меня полюбить. А с меня хватит неразделенной любви.

Костя молча набрасывает куртку и выходит прогреть машину.

Юля выглядит потерянной. Как ребенок, который узнает о разводе родителей и еще не может поверить в то, что жизнь уже не будет прежней.

— Лея… А елка? А праздники? Лея…

— Персиковый это любимый цвет твоей мамы, Юль. Он любил и любит только ее одну. До сих пор.

Натягиваю куртку и кое-как сапоги и выхожу во двор. Спотыкаюсь о брошенную лопату для снега и падаю, выставив вперед руки. Снег обжигает кожу на ладонях, а ветер неестественно сильно холодит щеки.

Меня поднимает Костя и усаживает в машину, потому что сама я больше не могу шевелиться.

— Лея, мне так жаль…

Бросаю последний взгляд на расчищенный двор, громадный дом и высоченную темную елку.

— Нужно было рассказать мне, как есть, Костя. Ты ведь пытался сделать это по дороге на хоккейный каток, я вспомнила… Я бы просто взяла и улетела еще тогда.

И, может, было бы не так больно.

Глава 45

— Что ты ей сказал?! Почему она уходит?

Юля влетает в спальню, не постучавшись, и с перекошенным от злости лицом. Но я не слышу криков дочери. Только как заводится мотор машины во дворе.

Лея уезжает.

Я должен остановить ее.

Я не могу отпустить ее.

Не могу…

Я должен встать. Должен хотя бы пошевелить руками. Ногами. Но не могу. Меня будто парализовало.

— Я так и знала, что ты разобьешь ей сердце! Вот один и оставайся!

Юля хлопает дверью. Я слышу ее плач в холле и, как она давится слезами, пока звонит Косте.

— Меня подожди! Я еду с вами.

Последним звуком становится плач разбуженного наспех Егора.  Потом оглушительно громко хлопает дверь.

Я остаюсь один.

В целом доме.

Ноги заледенели. Как и руки. А кровь в теле будто застыла.

Решающий удар по саркофагу нанесла Лея, сама того не зная. В машине, когда я на миг потерял управление. Лея вскрыла мою грудную клетку, будто консервным ножом. Сам бы я никогда не решился, теперь я это знаю.

Мне слишком больно.

Я всегда бежал от одиночества. И Юлю от себя не отпускал тоже, хотя давно было пора. Но тогда я боялся умереть вот так, как сейчас.

В пустом доме.

Который строил, потому что…

Она всегда мечтала о большом доме и большой семье.

Вся накопленная годами, скрытая, законсервированная, но такая же сильная… Выплескивается наружу острой, скручивающей внутренности болью.

И я вдруг вижу ее в том коротком платье, в котором она танцевала в клубе, где мы познакомились. Девятнадцать лет я запрещал себе даже думать о ней. Я сделал все, чтобы забыть ее.

Да вот проблема.

Все это время я, наоборот, цеплялся за нее. И совершенно не был готов отпустить… Пока не встретил Лею.

Я думал, что смогу открыть сердце для новой любви. Но как? Если я замуровал собственное сердце вместе с осколками, которые остались от моей первой в жизни любви.

К первой жене.

Которая сейчас танцует в своем коротком белом платье в центре этой спальни, смеется и протягивает ко мне руки.

— Идем со мной, Платон…

Наш первый танец.

Первый поцелуй.

Первый секс. Для обоих первый.

И первая беременность.