Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Я ночевал на мельнице. Вдруг вижу: входят два человека — очень темных. Был неверный свет: тучи, немного луна светила. Они вошли и не обратили на меня никакого внимания. Я ночевал, кажется, в спальном мешке, а они прошли в другой угол и начали долго о чем-то говорить, а потом ушли. Ясно было по ощущению (это ощущение никогда не обманывает), что это не люди. Это не шестое чувство, как пишет Гумилев, а чувство потустороннего, чувство, что это не отсюда. Тут надо быть на большом стреме. Это можно сравнить с тем, как человек идет по земле, а потом проваливается в лужу или болото: особого страха нет, но ясно, что это другая среда.

Эти два молодца пошептались и ушли. Потом я то ли заснул, то ли не спал — до сих пор не понимаю. Выходит какая-то старуха голая из озера. Для особых любителей была девка: кое-где у нее кости торчали, кое-где плоть на ней висела, как на бомже висит тряпье — пиджак подранный или штаны дырявые. Только это было ее тело. Она угрюмо подошла ко мне, за ногу схватила и потащила. Освободиться было нельзя — как будто тисками взяли. Тут я, конечно, понял: «Видать, пиздец наступил». Страх был уже очень сильный. Одно дело, когда потусторонний мир в тебе не заинтересован и занимается своими делами. Тогда страшновато, но спокойно. Но когда идет прямая агрессия, то это дело очень тяжкое. Старуха орала, а потом начала своей лохматой ладонью бить по воде. Тут же выскочило штук пять женских субстанций. Но это были уже совсем молодые женщины, совершенно нормальные. Я даже очень сильно на них загляделся. А старуха свое дело делает — тащит меня. Я стал отчаянно кричать, выбиваться и потерял сознание. А когда пришел в сознание, я почему-то был уже не на мельнице, а за ней, очнулся где-то в бурьяне без мешка, в котором я спал. Мешок я потом нашел в другом месте[236].

Здесь я бы хотел предостеречь будущих биографов Евгения Головина от малейших попыток воплотить свои замыслы в жизнь. Вне всяких сомнений, тот, кто захочет составить головинское жизнеописание, раскрыть все его алхимические мистификации, будет проклят и предан забвению. И не только он. Я уверен, что решившийся на это наложит Каинову печать на всех своих потомков до десятого колена, а все, к чему он прикоснется с любовью, будет тут же обращено в прах.

Надеюсь, этого предостережения будет достаточно для тех, кто осознаёт всю ответственность за вхождение в тонкие миры, по которым бродил Евгений Всеволодович Головин и все наиболее одаренные представители кружка, собиравшегося в барачном доме номер три по Южинскому переулку.

IV. Америка, она же Франция

В один из последних дней 1974 года пузатый «Боинг» с шумом сел в аэропорту имени Джона Кеннеди. Несколько долгих минут он стоял неподвижно, в полной тишине, будто его захватили террористы. Наконец к нему подъехал трап, по которому начали спускаться, поправляя на ходу пальто, куртки и шубы, разнообразные люди: угрюмое семейство евреев, какие-то невозмутимые австрийцы, убийственно жизнерадостный американский священник и так далее и тому подобное.