Отголоски тишины

– Но, барин, я несильно, я легонько… – промямлил в ответ другой.

– И, правда, куда ты читать! Ты и не говорить толком. А вот если тебе так легонько? Не молот работать. Давать. Оживлять. Делать, делать! – мне удалось приоткрыть глаза, я увидел «мушкетера», тот стоял на пороге, увидел, как тот повернулся к моему мучителю. – Не дать бог, искалечить! Прикажу, будешь сам себя пороть! Обязательно буду видеть, сам себя пороть, вот я придумать!

Сквозь звездочки все еще пляшущие перед глазами я смог разглядеть кузнеца (вот что значит, батога испробовать, да головой доску перебить, уже кое-что понимаю!), он, низко склонившись, стоял перед паном. Тот, кажется, еще что-то говорил, но я уже не слышал, наверняка из-за громкого гула в ставшей просто-таки неподъемно тяжелой голове…

С огромным трудом удалось полностью открыть один глаз. Первое что тот увидел – темный круг, летящий в мою сторону, через секунду от него отделилась прозрачная субстанция. Круг остановился, нечто прозрачное продолжило неспешный полет. Сознание на удивление легко распознало картинку: ведро, из которого холодная вода выплеснулась на меня. Просто в лицо. А она ледяная!

Я перепугано открыл рот и замотал головой.

– Слава Всевышнему! Живой! Ты уж извини, а? Я не со зла, не рассчитал чуток. Я ведь легонько хотел, а оно вон как получилось! Может водички, – я резко замотал головой. – Правда, что я такое говорю, какая тут водичка!

Еле различимой искрой средь сплошной темноты острой боли в голове тлели останки логики. Понимал я, боль, это боль, но пока есть возможность во всем разобраться, надо пользоваться…

– Где я? – тон умирающего и подделывать не пришлось.

– Так у меня ты, у меня. В конюшне, в смысле! – кузнец предупредительно вытер яблоко о засаленный фартук и протянул мне. – Вот яблочко возьми, пожуй!

Я снова мотнул головой.

– Где в конюшне? Что это за люди? Что за дом?

– Ну и ну! Ты хоть что-то помнишь?

Снова мотаю головой.

– Вот горе так горе. Пан меня точно убьет! Что же делать? – он мелко задрожал. – Так это. Ты в имении графа Варшавского, барина нашего. Писарь ты у него. Или как оно там, по-умному… библия…библео, а библиотекарь, вот так кажется. Ну, вспомнил?

Я изобразил руками замысловатую фигуру, нечто, что должно выглядеть, как неопределенность. В моем понимании…

– А день сегодня, какой?

Он растеряно смотрел на меня.

– Так я же это, календарям не обучен. Конец лета, вот как раз яблочки созрели. Ну, может, будешь, свежее, только с дерева?

– Год?

– Что говоришь? Год какой? – кузнец гордо расправил плечи и чуть не торжественно произнес: – Вот это я знаю. Год ныне 1768 от Рождества Христова. Помню, ты сам меня учил. А ты… нет… не припоминаешь?

Он снова помрачнел и взглянул на свои ладони, каждая из которых была больше чем обе мои.

– Плохо дело. Бежать мне надо, – он махнул рукой в направлении юга. – Туда, на дикие земли. Здесь мне уже жизни не будет. Со свету сживет, окаянный! Ты ведь не слышал, говорит, прикажу – сам себя пороть будешь, до смерти, до смерти засечешь, говорит! А как же это возможно, чтоб сам себя, да еще и до смерти?

Он сжал кулаки, затем обреченно опустил плечи и добавил:

– А может все обойдется, а? Ты как думаешь?

Я еще не придумал что ответить (памятуя о перебитой доске, голова наотрез отказывалась работать), как на пороге вырос высокий худой человек. Одет он просто: широкие штаны и вышитая рубаха. По ее виду, чистая и довольно новая, я сделал вывод – он не самый последний человек в имении. Может управляющий?

Он внимательно посмотрел на меня, затем на кузнеца и тихо сказал:

– Жив! Ну, слава Богу! Давайте оба быстренько к хозяину. Сам зовет. Только ты, – он ткнул пальцем в мою сторону, – умойся, что ли. Вид у тебя какой-то, не знаю даже, пожеванный, наверное! Быстренько!

Уже на пороге он добавил:

– Осторожней там. Барин, как ни странно, в духе, не стоит его злить. Кто знает, чем все может обернуться…

Я поднял взгляд на кузнеца, тот шепнул:

– Приказчик это, Павел. Хороший человек, надеюсь, ты его вспомнишь, но сейчас скажу, если бы не он, было бы намного хуже. Хотя, что нам крепостным! Куда еще хуже.

Мы пересекли двор, подошли к высокому в четыре этажа зданию. Вошли в холл. По лестнице, я насчитал семьдесят четыре ступеньки, поднялись на верхний этаж. Кузнец, имени которого я до сих пор не знал, остановился перед деревянной украшенной искусной резьбой дверью. Перекрестился. Посмотрел на меня. Коснулся рукой огромной шишки, которая пустила корни просто посредине лба, покачал головой и легонько постучал. В ответ послышался окрик, даже не приглашение, так, бессмысленный набор несвязанных между собой звуков. Мы вошли.