Отголоски войны

— Зачмъ же вы — отвтилъ Вальтеръ Поликсфенъ — просунули палецъ, по французской пословиц, между деревомъ и корой? Мн приходится принять мры противъ васъ. Впрочемъ, я согласенъ освободить васъ; но, видите, у меня въ рукахъ револьверъ и ножъ. Я развяжу вамъ сначала ноги, а потомъ сначала правую, а затмъ лвую руку и быстро пробгу въ противоположный уголъ каюты. Если вы вздумаете подняться съ койки, вы сразу попадете на небо. Я говорю это въ предупрежденіе вамъ, потому что терпть не могу вашего японскаго бокса.

Поликсфенъ сдлалъ, какъ сказалъ, и Филиппъ ршилъ не броситься сразу на негодяя, стоящаго вооруженнымъ въ углу, а подождать дальнйшихъ объясненій.

— Ну, а теперь, — сказалъ онъ, ложась поудобне на койк,- объясните мн, что за комедію вы продлали со мной?

— Хорошо, я вамъ все объясню, — сказалъ Поликсфенъ. — Эту сцену я, дйствительно, устроилъ нсколько театрально; я вдь актеръ, — пожалуйста, не двигайтесь, — и мн давно ужъ не приходилось ни съ кмъ говорить. А я люблю поболтать и похвастать, какъ большинство выдающихся людей. Вдь вы не станете отрицать, что я — выдающійся человкъ. Кром того, ваше смлое любопытство заслуживаетъ удовлетворенія. Я бы могъ убить васъ сразу.

— Почему же вы этого не сдлали? — спросилъ Филиппъ. — Однимъ убійствомъ больше или меньше, — не все ли равно для человка, убившаго своего собственнаго брата?

— Я долженъ вамъ сказать, — отвтилъ Поликсфенъ, — что брата я убилъ нечаянно, не разсчитавъ силу удара.

— Чмъ вы его ударили?

— Вотъ чмъ, — свавклъ Поликсфенъ, положивъ обратно въ карманъ перочинный ножикъ и веревки и вынувъ оттуда небольшой мшокъ и узкую, длинную цпь. — Тутъ смсь мельчайшей дроби и серебрянаго песка. Одной дроби было бы слишкомъ мало, а песокъ въ такомъ небольшомъ количеств не былъ бы достаточно тяжелымъ. Это — орудіе хулигановъ въ Лим, и я испыталъ его тяжесть на собственномъ затылк. Вы, вроятно, тоже чувствуете нкоторую боль въ затылк?

— Да.

— Ну вотъ. Я очутился въ безвыходномъ положеніи, убивъ моего брата. Думаютъ, что все было предусмотрно убійцей заране; увряю васъ, что нтъ. Но я умю выпутываться изъ самыхъ трудныхъ обстоятельствъ — въ этомъ все дло. У меня всегда есть въ запас веревочная лстница. Я переодлся въ мужское платье, спустился по этой веревочной лстниц въ переулокъ и осмотрлся. Прежде всего нужно было удалить ночного сторожа. Я съ нимъ поболталъ, узналъ все о его семейныхъ длахъ, потомъ пошелъ дальше, поймалъ какого-то мальчишку въ ночной кофейн и убдилъ его «подшутить надъ сторожемъ». Все сошло бы великолпно, — только вы испортили дло. Я нашелъ лопату, прислоненную въ шатру ночного сторожа, затмъ снова ползъ въ комнату брата, спустилъ тихонько его трупъ и зарылъ его. Копать землю я умю хорошо… Продлавъ все это аккуратно и быстро, я вернулся домой. Правда вдь, работа чистая?

— У васъ просто была удача, — сказалъ Филиппъ, у котораго выступилъ потъ отъ ужаса передъ такимъ холоднымъ злодйствомъ. — Къ тому же, — прибавилъ Филиппъ, — я не особенно врю въ случайность смерти капитана. Зачмъ вы какъ-разъ въ эту ночь дали снотворнаго питья молодому Мередиту, если случившееся посл того было только случайностью?

— Это другое дло! — воскликнулъ Поликсфенъ. — У меня возникли кое-какія подозрнія относительно очаровательной особы, которую вы называете молодымъ Мередитомъ. Но у меня было столько дла ночью, что я не усплъ воспользоваться результатами моего опыта. Все же я кое-что сдлалъ.

— Вы сдлали даже слишкомъ много, — свивалъ Филиппъ. — Вы подняли штору въ комнат Мередита, и это навело меня на вашъ слдъ.

— Значитъ, я дйствительно сдлалъ слишкомъ много — для вашего дальнйшаго благополучія, мистеръ Мастерсъ. Но это правда, — прибавилъ онъ, помолчавъ. — Не слдовало поддаваться любопытству. Скажите, я поднялъ штору особеннымъ образомъ?

— Такъ, какъ могъ бы поднять ее человкъ, убившій своего собственнаго брата, — спокойно отвтилъ Филиппъ, подумавъ про себя: «Для моего дальнйшаго благополучія? Что онъ хотлъ этимъ сказать?»

— Послушайте, молодой человкъ, — сказалъ Поликсфенъ, помахивая револьверомъ: — вы хотите быть философомъ, а разсуждаете какъ толпа. Вы говорите: «собственнаго брата». Да разв выбираешь своихъ родныхъ? Никакихъ обязательствъ относительно братьевъ у человка втъ. Братъ — чистая случайность, — никакихъ логическихъ выводовъ изъ этого случайнаго обстоятельства нельзя длать. Братъ мой — одинъ человкъ; я — другой. Братоубійство, за рдкими исключеніями, не хуже и не лучше обыкновеннаго человкоубійства. Въ данномъ случа, я даже оказалъ услугу моему брату, — хотя, повторяю, это не было моей заслугой, а только случайностью. Братъ мой былъ старый, слабый, озлобленный человкъ. У него не было друзей, онъ поссорился съ единственной дочерью и собирался начать предпріятіе, котораго не смогъ бы довести до конца. Онъ потерялъ бы вс деньги, и конецъ его жизни былъ бы очень печальный. Случайность — или моя неловкость — спасла его. И повашему меня за это нужно повсить? Послушайте…

Вдругъ Поликсфенъ остановился. Пароходъ колыхнулся отъ движенія машинъ.