Откровение

Макс посадил меня в машину-кабриолет, которая уже была заказана для нас. Мария, как всегда, все организовала. Было тепло. И вот на этом кабриолете глубокой ночью, в районе 12:30, мы поехали. Боже мой, я никогда не забуду эту поездку. Мы ехали в полутьме, и тем не менее кругом были красивые фонари, освещавшие наш отель и улицы Беверли-Хиллс. Мы видели огромные (почему-то они все мне казались старинными) особняки. В то время не было этого безумного современного строительства «плита, плита, а вокруг стекло». Каждый дом абсолютно отличался от другого, потому что во всем Лос-Анджелесе, тем более в Беверли-Хиллс, жили богатые люди – эмигранты из всех стран мира, и каждый старался делать дом по своему дизайну.

Мы ехали по этим удивительно красивым улицам, и вдруг мы оказались на самой вершине горы. Макс хорошо знал свой путь – он сделал огромную карьеру в Америке и во многих фильмах снимался в Лос-Анджелесе, он провел здесь часть жизни. И вот мы вдвоем стояли и смотрели с этой высоты в сторону долины. Она вся играла малюсенькими огнями, она переливалась, она была бесконечной. У меня было такое чувство, что я смотрю на шкатулку с бриллиантами. А если посмотреть в другую сторону, в сторону океана, там были только темные холмы и едва мерцали огни от больших особняков. Гора и проезд Малхолланд как бы разделяли два мира или два общества людей: одним, живущим ближе к океану, принадлежало все, а другие обслуживали первых. В жаркую погоду температура в долине была выше, чем в остальной местности, примерно на 10 градусов по Фаренгейту, а когда наступали холода, становилось еще холоднее.

Но вопрос не в этом. Я стояла, поглощенная этой безумной красотой. В душе в моей пели птички. Я такого никогда в жизни не видела. Этот теплый-теплый ласковый ветер, который согревал и нежно ласкал мои щечки и плечи, любил меня со всей силой. Я стояла там завороженная и сказала Максу одну фразу очень спокойно: «Максимилиан, ты знаешь, ты можешь ехать в свой Мюнхен, продолжать ставить на сцене своего „Гамлета“, ты вообще можешь возвращаться в Европу, но я отсюда никуда не уеду, это мое место, я чувствую, что это мой дом. Я с детьми буду жить здесь». О, я знаю, как Максимилиан всегда боялся, когда я что-то говорила очень-очень спокойным голосом! После того как по мне конкретно проехалась машина и все знали, что меня не может быть в живых, я позвонила в Европу из Америки и таким же спокойным голосом рассказала об этом: «Максимилиан, по мне проехала машина, по-настоящему, но ты знаешь, я сейчас нахожусь дома, в спальне, и я жива, поэтому не волнуйся». Макс потом признался, что чуть не умер от страха.

Так вот, он очень серьезно воспринял мои слова, поэтому, когда мы проснулись наутро… Естественно, все глупые таблетки уже выветрились, и все шло абсолютно нормально, в своем обычном ритме.

Я не понимала, что Максимилиан-то часто использовал эти таблеточки – я наивно верила, что это молодой мужчина с бешеным количеством энергии и что мне безумно-безумно с ним повезло…

Так вот, наутро он начал показывать мне город, знакомить с ним, и я была в восторге. Макс сказал мне, что город в длину 90 километров и в ширину 90 километров, и проехать от океана до даунтауна занимает минимум час, а если ты едешь по небольшим приятным улицам, так и все полтора.

18.2 Уроки моды от первых лиц

Гай Макэлвейн и странная, «неопрятная» мода США. Майк Медовой и «Оскары» на Сансет-бульваре. Никита Михалков в Настином берете. Микки Рурк, очки и Канны

Мы ездили, мы смотрели, мы встречались с выдающимися людьми, и это было безумно интересно. Первую неделю с нами была Мария Шелл. Она, как всегда, надела свое сумасшедшее норковое манто в самый пол. Это манто было тонкое, как папиросная бумага, это было настолько красиво, оно согревало, но не было тяжелым, и все переливалось. Я говорю об этом не просто так.

Нас приглашали самые большие люди, владельцы киностудий. Например, друг и агент Максимилиана, президент ICM Agency Гай Макэлвейн. И вот он нас пригласил к себе, как и многие другие, с кем Макс был знаком. Мы ездили из одного дома в другой.

Был один очень смешной случай, на который я хотела бы обратить внимание. Мария в этом норковом манто восседала в роскошном дорогом кресле в совершенно сумасшедшем огромнейшем доме Гая на 2000 метров. Вокруг нас сидели скромненькие, какие-то рваненькие люди, которых хотелось «помыть»: в штанишках, в каких-то курточках вообще незаметных, невидных – и Мария со своей шубой… Типа: «Я, Мария Шелл». Весь ужас был в том, что никто из этой молодежи ее не знал.

И Мария такая, свысока спросила у Гая в присутствии этой молодежи, а что же, собственно, молодняк здесь делает, чем занимается? Он сказал: да этот молодняк – самые богатые продюсеры в этом городе, они продюсируют то, то, то… К сожалению, я ничему не научилась от этой фразы. Я тогда еще не поняла, как одеваются в Голливуде, я не прониклась этой информацией, но запомнила, что «чем хуже, тем лучше». Я про одежду.