— Нет, Женечка, лучше здесь говорить с глазу на глаз.
— А в чем дело, тетя Феня?
— После вчерашнего прихода вашего заснуть не могла я... Все думаю: грех или нет, что затаила я про Матвея Андреевича?
— Затаили?!
— Так, Женечка, так... Он это сам появился передо мной с Петром Васильевичем, когда план мой отнес уже Ваня Дмитрию Гурычу. Чуял, видно, Матвей, жила ускользает из рук евонных... Тут он мне и пригрозил: «Отдашь кому другому план, все одно расквитаемся!..» Вот и хотел, видно, бить меня до конца Петр Васильевич в последний вечер, да Игорек и приди ненароком... Что же делать теперь мне, Женечка: дале молчать или суду предъявить такой факт?
Женя покосился по сторонам, нагнул голову к Фениному платку и сказал:
— Но Игорь-то до убийства об этом не знал!
— Выходит, зря я ждала тебя, Женечка, Игорю не поможешь этим?
— Игорю, видно, нет, — ответил Женя, сталкивая, по обыкновению, кулаки, — а вот Матвею Андреевичу не удастся больше отвертеться! Найдется и на него суд: общественный, товарищеский, партийный!
— За грехи пусть его!..
Она сложила крестом руки в вязаных варежках и побрела вниз, бормоча не то молитву, не то жалобу своему богу. И Жене вдруг явственно представилась его мать, которая за многие сотни километров отсюда по-своему молится за старшего своего, Женьку, чтобы все у него было в жизни хорошо, лучше, чем у них с отцом.
«Помолилась бы она, чтобы мне пришло озаренье, — подумал Женя, — и сила моя собралась ко мне, добрая сила, что никого не угнетает, а только спасает!»
Он глубоко затянулся и ощутил запах дровяного дыма, ползущего по склону Горбача вверх.
В день суда
В камералке было шумно. Долгожданный приказ белел на доске объявлений. Черным по белому было написано: «Форсировать проект на производство геологоразведочных работ по выявлению запасов рудного золота на Шаманском месторождении!» Но проектировщики об этом приказе как будто забыли. Разговоры шли о суде над Игорем Бандуреевым и о поступке Любы Лукиной, которая накануне суда ушла из дому к матери Игоря.
— Надо же, какая смелая...
— Надоест ждать — назад притащится...
— Понимал бы ты в женском сердце, Тетеря!
— Держу пари на бутылку шампанского!
— Давай на ящик?
— Чем будешь расплачиваться, куколка?
— Обо мне ты не беспокойся, Тетеря!
— Нет, я реалист — бутылка с тебя, и точка...
Заключить пари техники не успели — в красном углу затрещал арифмометр. Борис Петрович, назначенный в приказе главным по проектированию, нашел способ заявить о себе. Он принес на свой стол старинный арифмометр и завертел ручку устройства с такой силой, словно давал в воздух предупредительную очередь из пулемета.
Техники пригнулись к картам. Но работа не двигалась с места. Все поглядывали на геологов: как они настроены насчет суда?
Однокашники Игоря приоделись сегодня по-праздничному. Но и словом не перебросились друг с другом. Все думали о своем.
Борис Петрович размышлял, как заставить крутиться машину проекта? Надо было подтолкнуть геологов, чтобы они дали задание техникам, а потом и сами сели за геологическое обоснование проекта. Но пока здесь арифмометр не помогал. Виной всему был сегодняшний суд. Пока он не закончится, камералка будет работать вхолостую, это Борис Петрович понимал. Потом-то они наверстают все равно упущенное, но если об этом промедлении узнает Куликов — быть беде! Сейчас у него такое настроение, что судят вроде как их самих. А следовательно, надо крепить дисциплину и порядок. Трудом доказывать случайность Игорева преступления. А уж управление само позаботится о защите Игоря Бандуреева. И Куликов может даже прибегнуть к форме большого обращения с подписями. А пока надо работать — каждый должен оставаться на своем посту!
Борис Петрович строго оглядел своих однокашников и опять вцепился в ручку арифмометра. Энергичное клацанье разнеслось над столами.
«Эта машина придумана скорее не для счета, — подумал про арифмометр Женя, — а чтобы будить конторских засонь».
Он встряхнулся и сделал попытку сосредоточить внимание на геологической основе, разложенной перед ним на конторском столе. Но зрение рассеивалось, путались контакты толщ, индексы свит и поверх всего вставало укоризненное лицо Игоря с горько сомкнутой складкой рта, проступившими веснушками и первыми настоящими морщинами.