Открытие Гвианы

Ничто не возбуждало моего любопытства больше, чем поиски верных средств от этих отравленных стрел, ибо причиненные ими раны не просто смертельны — человек, в которого попали стрелой, испытывает самые невыносимые муки на свете и гибнет самой отвратительной и жалкой смертью. Иногда таких раненых охватывает перед смертью полное безумие, иногда у них из живота вываливаются внутренности и цвет кожи у них быстро меняется, становясь черным как смола, и они делаются такими мерзкими, что никто не может ни лечить их, ни ухаживать за ними. И еще более странно было узнать, что за все это время ни один испанец ни дарами, ни пытками не смог добиться верных сведений о лекарстве, хотя испанцы мучили и предавали изощренным пыткам не знаю уж сколько индейцев. Но о лекарстве известно не каждому индейцу, и даже не одному из тысячи, а только их колдунам и жрецам, которые тщательно скрывают его и передают только от отца к сыну.

Их простые лекарства, предназначенные для обычных ядов, делаются из сока корня, называемого тупара[184]; они также превосходно утишают жар при лихорадке и излечивают внутренние раны и лопнувшие жилы, кровоточащие внутри тела.

Я наблюдал за гвианцами больше, чем кто-либо другой. Антонио де Беррео говорил мне, что он никак не смог узнать лекарства, меня же они все-таки научили, как лучше всего излечивать и от этого, и от других ядов. Некоторых испанцев от обычных ран, причиненных обыкновенными отравленными стрелами, лечили соком чеснока; но главным правилом для всех, кто будет путешествовать по Индиям, где употребляются отравленные стрелы, должно быть воздержание от питья. Потому что, если они примут внутрь какой-нибудь напиток (а их будет к этому усиленно побуждать жажда), — я имею в виду, если они будут пить до перевязки раны или вскоре после нее, — не будет никакого исхода, кроме быстрой смерти[185].

Итак, я возвращаюсь снова к нашему путешествию, которое на этот третий день мы закончили и опять отдали якорь близ материка, слева, между двумя горами, из которых одна называется Ароами, а другая Айо[186]. Я оставался здесь только до полуночи, ибо ежечасно опасался, что начнется дождь и тогда невозможно будет двигаться дальше вверх по реке, хотя каждодневно дул очень сильный бриз и восточный ветер. Разведать же страну по гвианскому берегу я решил при возвращении вниз по реке.

На следующий день мы подошли к большому острову посредине реки, называемому Манорипано[187], и, когда совершали небольшую прогулку по острову, в то время как галера ушла вперед, к нам подошло с материка маленькое каноэ с семью или восьмью гвианцами, дабы пригласить нас в их гавань; я, однако, отложил это до моего возвращения. Тут был тот самый касик, к которому отправились индейцы непойос, что плыли с нами до города Топаримаки.

Итак, на пятый день мы поднялись до области Арромая, страны Морекито, которого казнил Беррео, и стали на якорь западнее острова, называемого Муррекотима[188], в десять миль длиной и в пять шириной, и этой ночью касик Арамиари (к городу которого мы совершили длинное и голодное путешествие из реки Аманы) прошел мимо нас.

На следующий день мы прибыли в гавань Морекито и стали здесь на якорь, послав одного из лоцманов на поиски короля Арромаи, приходившегося дядей Морекито (убитого Беррео, как уже говорилось). На следующий день, до полудня, этот король — старик ста десяти лет отроду — пришел к нам пешком из своего дома, находившегося в четырнадцати английских милях[189] (и вернулся пешком в тот же день), и с ним многие живущие у границ индейцы с множеством женщин и детей, пришедшие подивиться на наш народ, и они принесли нам съестные припасы. Последних было великое множество: оленина, свинина, куры, цыплята, дичь, рыба, разные виды превосходных фруктов, кореньев и великое изобилие ананасов, царя всех фруктов, которые только есть под солнцем, а особенно под гвианским. Они принесли нам также много хлеба и туземного вина, и птиц паракитос[190], размерами не более крапивника, и множество других птиц, больших и маленьких. Один из них подарил мне зверя, называемого испанцами армадилья (индейцы называют его кассакам), который, кажется, весь покрыт маленькими пластинками, наподобие носорога, а сзади у него белый рог размером с большой охотничий, индейцы им пользуются, чтобы дудеть, вместо трубы[191]. Монардус[192] пишет, что порошок из этого рога, положенный в ухо, излечивает глухоту.