Застряв в Берлине, Гумбольдт не переставал грезить о путешествиях. Ему не терпелось сбежать из Берлина – города, украшенного, по его словам, не знаниями, а лишь «цветущими полями картофеля»{800}
. И вот зимой 1807 г. судьба оказалась к нему благосклонной. Фридрих Вильгельм III попросил Гумбольдта присоединиться к отправлявшейся в Париж прусской мирной делегации. Король поручил своему младшему брату принцу Вильгельму попытаться смягчить финансовое бремя, взваленное французами на Пруссию по условиям Тильзитского мира. Принцу Вильгельму необходим был человек, знакомый с влиятельными людьми, которые поспособствовали бы успеху дипломатических переговоров. Лучшего кандидата, чем Гумбольдт с его парижскими знакомствами, было не найти.Гумбольдт радостно принял предложение и в середине ноября 1807 г. покинул Берлин. В Париже он старался как мог, но Наполеон не желал идти на компромисс. Через несколько месяцев, признав неудачу переговоров, принц Вильгельм вернулся в Берлин – но уже без Гумбольдта, решившего остаться в Париже. Гумбольдт приехал туда хорошо подготовленным, со всеми своими записями и рукописями. В обстановке войны, в которой Пруссия и Франция сошлись как непримиримые враги, Гумбольдт, проигнорировав политику и патриотизм, избрал своим домом Париж. Его прусские друзья ужаснулись, как и Вильгельм фон Гумбольдт, не сумевший понять решение брата. «Я не одобряю действий Александра, оставшегося в Париже», – написал он Каролине, сочтя этот шаг непатриотичным и эгоистичным{801}
.Но Гумбольдту не было дела до этих соображений. В письме к Фридриху Вильгельму III он объяснил, что из-за отсутствия в Берлине ученых, художников и издателей он не может там работать и публиковать результаты своих путешествий{802}
. Как ни удивительно, ему разрешили остаться в Париже и, более того, продолжать преспокойно получать жалованье камергера прусского короля. Он не вернется в Берлин еще целых пятнадцать лет.11. Париж
В Париже Гумбольдт быстро вернулся к своим прежним привычкам: мало спать и работать как одержимый. Его не отпускал страх, что он недостаточно скор, о чем он писал Гёте{803}
. Он работал одновременно над столькими книгами, что часто опаздывал к оговоренным срокам. Приходилось придумывать для издателей отговорки: от недостатка денег для оплаты труда нанятых им книжных граверов до «меланхолии» и даже «болезненных геморроидальных кровотечений»{804}. Ботанические издания тоже задерживались, потому что Бонплана назначили главным садовником к супруге Наполеона Жозефине в Мальмезон, ее загородную усадьбу под Парижем. Бонплан работал так медленно, что на описание всего восьми растений у него ушло восемь месяцев, так что Гумбольдт посетовал, что «любой ботаник в Европе справился бы с этим за две недели»{805}.В январе 1810 г., через два с небольшим года после возвращения во Францию, Гумбольдт завершил наконец первую часть труда «Виды Кордильер и памятники туземных народов Америки» (Vues des Cordillères et monuments des peoples indigenes de l`Amérique){806}
. Это была самая объемная его публикация – 69 крупных роскошных гравюр с изображениями Чимборасо, вулканов, ацтекских рукописей, мексиканских календарей и многого другого. Каждую гравюру сопровождало несколько страниц текста с разъяснениями сути, но внимание приковывала, конечно, она сама. Это был гимн миру природы Латинской Америки, ее древней цивилизации и народам. «В моем труде тесно связаны природа и искусство», – писал Гумбольдт в письме-сопровождении книги, отправленном с прусским курьером Гёте в Веймар 3 января 1810 г.{807}{808}. Получив книгу спустя неделю, Гёте не мог с ней расстаться. Вечерами, как бы поздно он ни возвращался домой, он перелистывал «Виды…», чтобы проникнуть в гумбольдтовский новый мир{809}.Когда Гумбольдт не писал, он посвящал свое время опытам и сопоставлению своих наблюдений с наблюдениями других ученых. Его переписка колоссальна. Он засыпал коллег, друзей и незнакомцев самыми разнообразными вопросами: от данных по внедрению в Европе картофеля до подробной статистики работорговли и географических координат самой северной деревни Сибири{810}
. Гумбольдт переписывался с коллегами во всей Европе, получал письма из Южной Америки о растущем недовольстве испанским колониальным правлением. Джефферсон сообщал ему о прогрессе перевозок в Соединенных Штатах и добавлял, что к Гумбольдту там относятся как к «одному из величайших на свете героев»{811}; в ответ Гумбольдт отправлял Джефферсону свои свежие публикации{812}. Президент лондонского Королевского общества Джозеф Бэнкс, знакомство с которым Гумбольдт свел в Лондоне два десятилетия назад, состоял с ним в постоянной переписке{813}. Гумбольдт отправлял ему засушенные образцы южноамериканской флоры и свои книги, а Бэнкс помогал Гумбольдту, если тот нуждался в некоторых сведениях.