Открытые дворы. Стихотворения, эссе

Все, что запомнил я – лишь вас,
Чудесные люди иные.

Ваш мир – мир счастливый,

Как капельки денег на весеннем
снежном крыльце…

А этот трамвай к больнице твоей не спешит,

и лебедь скольжения тишины
над черкизовским черным прудом…
и домов отпил или сруб…
дом, что сгорит, переправившись
в вечный запах.

Где же мост между теми

зубными железными длинами
и летней цветочной сухой слюной
Между мной и тобой
Между мной и тяжелым хлястиком
ноющим…

Жаль… только жаль мне тебя…

…и пуговицами хлястика, что тяжелым

грузиком реет всю ночь над твоим окном.

В комнате прошлой твоей в шесть часов

открывалась тьма в сонной щепоти
и разжимке под шелест и шепот
и уход твой из комнаты в снежных висках трамвая,
в их боярских красных обводах
и в пышных тулупчиках снежных одежд.

Я ушел из комнаты этой… как и ты тогда уходила

в новый холодный день,
я шел сквозь мерзлые чертежи,
которые я не знал,
если запах-борец возник
этим зимним разорванным днем,
значит летопись жизни не зря томилась в печах,
значит не был исчерпан ни щебень,
ни песок мелочной под лопатой во рвах.

Значит, я облако жизни чужой отъятой

этим утром над собою провел
и туманом тихим во мгле осадил
этот медленный
вечно свежающий запах-борец.

13

Пусть изюминка или кислинка долгой дороги
Куда? – в никуда…
К этой летней заставе приводит.

Пусть же возникнет опять… ситец, сатин

и другие простые названья
глубоководных наших ночей,
над которыми мы проводили
время между рожденьями.
Все танц-облавы, статуи в побеленных нишах
и над стадионом дневным облака…
И ты человек, весь сотканный из черешни,
ты посмешище с пятипалой лапкой,
повергнутый в вихрь движенья.

Суровой музы́ке молчанья

не дать ничего от себя отстранить
и всем хороводом имен и длиннот всех дней
обрушить свирепую поросль
на все подобия крылышек платьев людей,
суровую песнь ночную петь,
и щеки стальные свои колоколом рук остужая.

14. Возвращение